Записки бостонского таксиста

В тот день у газетных киосков Нью-Йорка возникла толчея. Писательница, знакомая Фёдора Семёновича, купила четыре номера; меньше двух не брал никто, а один его приятель приобрел даже четырнадцать номеров. В общем, скупили весь тираж подчистую. Но когда дома эти люди развернули газету, то очерка Фёдора Семёновича в нём не оказалось.

— Фред, ты чем занимаешься? — спросил Соломон, как всегда без звонка или стука входя в квартиру.

— Хочу распалить камин, чтобы сжечь рукопись моего очерка, — отвечал Фёдор Семёнович. Сказав так, он стал с помощью спичек поджигать подобранные на улице сухие веточки переложенные газетами, где так и не напечатали его очерк.

— У тебя нет подхода к женщинам, — сказал Соломон, который знал, что все три главных редактора были женщинами. — Даме нужно сувенир подарить, вовремя комплимент ввернуть — это тебе, дорогой, не очерк написать. Тут, брат, особый талант нужен. Но раз у тебя его нет, то пошли-ка ты своё произведение в Лос-Анджелес, в журнал «Литературный ренессанс». Там мужик заправляет делами.

Фёдор Семёнович так и сделал, очерк был опубликован и очень даже понравился читателям. Так Фёдор Семёнович стал писателем.

Справедливости следует заметить, что когда через год Фёдор Семёнович получил Пулитцеровскую премию, его всё же напечатали в газете «Абсолютно свежее русское слово» и также в «Голосе общественности Нью-Йорка», а вот в «Нью-Йорке вечером» не напечатали, потому что там обычно сообщалось о событиях, которые происходили после четырёх часов дня, а у Фёдора Семёновича действие разворачивалось в основном утром.

XXX. Как Фёдор Семёнович стал лауреатом Пулитцеровской премии

Стать писателем непросто. Но если вы всё-таки добились этого, то чтобы поддержать столь высокое звание, надо много работать. Можно, конечно, сделать маленький перерыв и съездить, скажем, на остров Аруба для укрепления здоровья, а потом опять за дело. Фёдор Семёнович быстро освоил секрет писательского мастерства и написал исторический очерк, который был удостоен столь высокой и престижной награды, что каждый встречный узнавал его в лицо и здоровался с ним за руку. Этот очерк впервые был напечатан в газете «Бостон Глоб», которую Фёдор Семёнович к тому времени уже перестал разносить подписчикам. Ниже приводится полный текст этого очерка, выверенный по первоначальной рукописи с учётом исправлений, сделанных рукой автора. Эта рукопись недавно была продана за семьсот тысяч евро на знаменитом аукционе Сотби.

Царица Семирамида и пастух

Уже второй день дул хамсин. Он зародился где-то в пустыне и нёс обжигающий воздух, смешанный с песком. Старик впряг мула в повозку, а затем легко и споро погрузил тяжёлые кувшины с козьим молоком и завёрнутые во влажную ткань плоские круги сыра. Его глаза уже семьдесят раз видели, как там внизу весной земля покрывалась сочной зелёной растительностью и яркими жёлтыми цветами, но каждый раз солнце безжалостно сжигало их и скоро, наверно, сожжёт его.

Старик, подгоняя мула, вышел на узкую дорогу. Несмотря на возраст, его тело было ещё достаточно сильным и проворным, и он не затруднялся, преодолевая крутые подъёмы и спуски горной дороги. К полудню он добрался до городских ворот. Здесь дышать было легче: город был расположен совсем близко от моря.

Мул не спеша плёлся по главной улице городища, и ленивые мысли роились в его голове. Он с осуждением думал о беспокойном хозяине, которому не сидится дома даже тогда, когда дует хамсин. Но старик не знал о чём думает мул и делал безнадёжные попытки заставить его ускорить шаг. Они миновали глубокий водоём, который служил сборником дождевой воды. Прозрачная вода открывала дно, выложенное отполированными мраморными плитами.

Впереди показалось пришедшее в запустение капище, а это означало, что до лавки эдомитянина Гордоса оставалось совсем немного. У входа в капище сидел молодой грек, на его коленях лежала лира. Никто из жителей города не знал как сюда попал этот бродяга. Но он всегда сидел на ступенях и, перебирая пальцами струны, тянул бесконечную песню о делах бессмертных богов. Он сидел почти не двигаясь, и казалось, что его мускулистое тело, покрытое дырявой короткой туникой, высечено из того же гранита, что и массивные колонны капища. Однако сегодня дул хамсин, было безлюдно, и потому грек не пел, а только машинально перебирал струны, натянутые на раму из панциря черепахи.

Но вот, наконец, лавка Гордоса. Из-за проклятого хамсина покупателей совсем не было, и лавочник сидел у дверей лавки на скамейке из тёсаного камня, изнывая от жары и безделья. Это был плотный, начавший жиреть мужчина, полное лицо которого украшала курчавая чёрная борода. При виде старика он лениво поднялся.

— А, это ты, — небрежно сказал он.