Записки бостонского таксиста

Самолёт поднялся со взлётной полосы московского аэропорта Шереметьево. Толстая серебристая сигара прорезала нижние слои земной атмосферы и стала набирать высоту. В хвостовой части самолёта, недалеко от туалета, в пассажирском кресле у окна примостился пожилой еврей. Лбом, на котором неумолимое время прорезало глубокие морщины, он прижался к оконному стеклу. Со стороны могло показаться, что ещё усилие и этот человек выдавит стекло, и тогда вихревые потоки воздуха ворвутся в салон самолёта. Но авиационные конструкторы предусмотрели такую аварийную ситуацию. Стекло стояло плотно в предназначенной ему раме и не думало поддаваться усилиям пожилого еврея. Человек этот не был террористом или какой-нибудь отрицательной личностью, которая живёт только для того, чтобы делать неприятности окружающей публике. Нет, он просто хотел запечатлеть в памяти вид Москвы, в которой прожил долгую и, зачастую, трудную жизнь, и которую покидал навсегда. Может быть, в этот момент в его голове вихрем пронеслись разнообразные картины: коммунальная кухня, первая любовь, свары с соседями, развод с женой. Да мало ли какие события могли произойти в жизни рядового еврея, и вообще, человека любой национальности, прожившего долгие годы в Советском Союзе. Серебристая сигара, взлетевшая в аэропорту Шереметьево, имела конечной точкой назначения столицу мира город Нью-Йорк.

В этот же самый час, с точностью до минуты, со взлётной полосы нью-йоркского аэропорта Ла Гардиа взлетел другой самолёт и стал набирать высоту. Толстая серебристая сигара прорезала густую облачность, которая в тот день нависла над грандиозным мегаполисом. В хвостовой части самолёта, недалеко от туалета, в пассажирском кресле у окна примостился другой пожилой еврей. Этот человек не смотрел в окно. Во-первых, была густая облачность, и даже наблюдатель с острым зрением, сколько бы ни таращил глаза, ничего не сумел бы разглядеть. А во-вторых, этому другому пожилому еврею не было интересно что там внизу. Хотя этот еврей родился также, как и первый, в Советском Союзе, может в Киеве, а может в Одессе, но какой-то отрезок жизни он провёл в Нью-Йорке и знал в этом мегаполисе все ходы и выходы. Самолёт, поднявшийся в аэропорту Ла Гардиа, имел конечной точкой назначения столицу великого Советского Союза. Где-то на половине пути между Москвой и Нью-Йорком две серебристые сигары поровнялись, и тогда первый еврей стал крутить пальцем у головы, стараясь дать понять сотоварищу: идиот, мол, куда ты возвращаешься. В ответ еврей в американском самолёте тоже стал крутить пальцем у головы: идиот, мол, куда ты едешь.

Конечно, эта история — анекдот, который придумали евреи, как и все еврейские анекдоты. Но, как говорит народная мудрость, сказка — ложь, да в ней намёк… То, что произошло в реальной жизни с моими знакомыми Лёвой Рамзесом и Сеней Липкиным, подтверждает правоту народной мудрости.

II

Если бы сторонний наблюдатель сравнил Лёву и Сеню, то сразу уловил бы у них что-то общее. Хотя сходного было только то, что оба они были среднего роста и довольно плотного сложения. Лёва был красив лицом, с несколько смуглой, можно сказать, шафранного цвета кожей южанина, а голову украшала шапка длинных, прямых, чёрных волос. А Сеня был белокож, даже бледен от недостаточного пребывания на свежем воздухе, а на голове росли какие-то клочки коротко стриженных волос. Лёва был строен, широкоплеч, с тонкой талией кавказского джигита, а Сеня — пухленький, рыхлый, похожий на прямоугольник, поставленный стоймя, в котором, куда ни сунь пальцем, везде наткнёшься на подушечки жира. И по внутреннему содержанию они сильно отличались друг от друга. Лёва интересовался литературой, много читал и даже пробовал сочинять стихи. Сеня же читал только те книги, которые заставляла изучать учительница, да и то, зачастую, не дочитывал до конца. Но зато Сеня увлекался музыкой, которую Лёва терпеть не мог, брал уроки игры на скрипке и даже пытался сочинять скрипичные пьесы. Лёва, конечно, был круглый отличник, а вот Сеня получал когда четвёрки, а чаще тройки. Но, тем не менее, сторонний наблюдатель заметил бы у них что-то общее; и они это чувствовали интуитивно, а потому дружили со школы, где сидели на одной парте; и Лёва разрешал Сене списывать у него диктанты по русскому языку, а также по украинскому, потому что жили они, как и я, в столице солнечной Украины городе-герое Киеве.