Паши ребята, рванувшие по перестройке на Запад в бизнес-школы, рассказывали, как потрясло их решение «кейсов» (от «case», «случай») – принятие решений по реальным ситуациям. Другие, что ехали не за бизнесом, поражались тому, что можно выбирать предметы и что набор из античной литературы, стрельбы из лука и компьютерного дизайна вполне допустим. В Англии кое-где учебной дисциплиной признали дайвинг, газеты прокомментировали, типа «ха-ха, хи-хи», однако, что смешного? Если все меньше народа занято в производстве, а все больше – в сервисе, значит, инструктора дайвинга ныне потребны так же, как железнодорожные инженеры были потребны век назад.
Поставьте практику впереди теории, наймите преподавать знатоков своего дела; слейте теоретические институты с учебными (как в США: научные центры – при университетах; Нильс Бор, между прочим, учил студентов) – получите другой результат.
Очень может быть, что первокурсники какой-нибудь Лесотехнической академии вообще должны первый год проводить в лесах и садах, и только потом садиться за парты: я не готов говорить о деталях чужих профессий. Но в моей собственной диплом журфака не ставится ни в грош. Там же ведь нет ничего про умение добывать информацию, брать интервью и печатать слепым десятипальцевым методом.
Система, при которой ВУЗ перекладывает овладение профессией на работодателя, веря, что фундаментальные знания создают конкурентные преимущества, не то чтобы абсолютно порочна, но она, как в советском отделе кулинарии, предлагает исключительно полуфабрикаты. В то время как у современного работодателя нет времени разогревать сковородку и пассировать блюдо с заправками: максимум, на что он согласен – на разогрев в офисной микроволновке.
Если он хочет фаст-фуда – дайте качественный фаст-фуд.
В тот день, когда русский «Форбс» опубликовал список богатейших людей России (Ходорковский, если помните, шел первым, Абрамович – вторым, Березовский – сорок седьмым), я взял у Березовского интервью. И, не удержавшись, подколол – вот вы большой ученый, академик, а у Абрамовича образования и вовсе нет, как же так, он вас обскакал?
На что Березовский заметил, что умение зарабатывать деньги с образованием напрямую не связано, с образованием связано умение их тратить.
Попробуйте возразить.
Занятие такими вещами, как изучение орнаменталистики у этрусков, может себе позволить либо уж совершенно двинутый на предмете, либо очень богатый человек. В западном обществе всегда были богатые наследники, которым равно претили и стяжательство, и праздность: именно они двигали историю, археологию, философию, – гуманитарные и отчасти естественные дисциплины. То есть то, в чем прямой общественной потребности нет, но с чем общество расставаться тоже не хочет, предоставляя возможность изучать споры Фейербаха с Гегелем за свой счет. Да и в Советском Союзе в обеспеченных семьях всегда рождались красивые девочки с романтическими душами, которым путь был, понятно, на филфак, а оттуда – в завидные невесты.
Умение остроумно ввернуть цитату, потрясти собеседника историей вопроса, получать удовольствие от музыки и искусства, вообще, получать удовольствие от жизни по причине знания ее потайных, скрытых от невеж структур, от Кумранских рукописей, читаемых в оригинале, – все это следствия перечисленных выше видов образования.
И поголовная гуманитаризация российского образования, от кулинарного ПТУ до нефтехимических институтов, дает нашим выпускникам куда больше возможностей жить и тратить со вкусом, чем их сверстникам, нацеленным исключительно на работу.
Проблема лишь в том, что прежде чем начать тратить, надо иметь, что тратить. Ртов – больше, чем серебряных ложечек.
В мире есть две школьных модели. Первая – «прусская» (дисциплина, зубрежка, строгость во всем), после которой высшая школа кажется отдыхом. Вторая – «американская», когда ребенок не перегружается знаниями (ведь он имеет право на счастливое детство? Kids have to be happy…), а настоящая пахота начинается в университете.
Я в американской модели долго не понимал, как это так – дети не перегружаются знаниями, скверно (по сравнению с российскими сверстниками) пишут, читают и считают? Пока мне не объяснили: дети во время школы учатся общаться, выстраивать социальные отношения. Ребенок, научившийся выстраивать коммуникации с миром, обретает базис, на котором можно выстроить что угодно.
Российская школа, «прусская» по своему устройству, зажимающая любое проявление жизни тисками дисциплины, оставляет подростков недосоциализированными. В высшей школе наступает гиперкомпенсация. Невероятно низкий процент выпускников, работающих по специальности – тому косвенное свидетельство. Среди моих однокурсников есть депутат Госдумы, владелец стрип-клуба, инструктор того же дайвинга и чуть не посланник Папы Римского. Если факультет не дает образования, мощно заточенного под специальность (а журфак в мою пору отношения к журналистике точно не имел), остается определяться в координатах большого мира.