Записки Чёрного Тюльпана

Вскоре, всё уже готово. ЗШ на головах, борттех давно доложил о полной готовности, курс проверен, вооружение в полном комплекте, связь в порядке.

Выруливаем на ВПП. Все системы уже включены, закрылки выпущены.

– База, я – «ноль-двадцать шестой»! Прошу взлёт! – говорит командир.

– Я – База, у земли – штиль, взлёт разрешаю! – звучит в эфире ответ.

– Вас понял, взлетаем!

– Удачи, мужики!

Руды в максимуме. Самолёт разгоняется и на привычной скорости тянем «ручки» на себя. Сначала нехотя, тяжело, но потом легко отрывается нос, а потом и сам наш «Антоша» от земли и начинает набирать высоту. Убираем шасси и закрылки, ещё раз проверяем все необходимые системы – работают.

Поднимаемся на высоту в семь тысяч пятьсот и ложимся на курс.

Если честно – обожаю время в небе. Тут всегда так спокойно и уютно, все земные заботы, как будто исчезают, потому что, хотя бы в этой стихии и людей-то, кроме твоего экипажа, нет….

Летели достаточно долго. Кажется, семь часов…

Приземлились. Вышли наружу. Игорь тут же схватил первый попавшийся велик и помчался куда-то.

– За припасами, – сказал мне Астахов. – Опытный уже, как говорится, сечёт тему.

– Они нам понадобятся, – угрюмо отозвался Паша за спиной.

Тут, показались два грузовика. Из кабины одного из них вылез подполковник-десантник в потёртом камуфляже. Из-под кепи виднелись седые виски. Астахов подошёл к нему, они козырнули друг другу и пожали руки. Пока они переговаривались из грузовиков стали выгружать что-то.

– Теперь понимаешь? – спросил меня Паша.

– Пока… как-то не очень…, – взволнованно ответил я.

Мы подошли к грузовикам, из которых солдаты вытаскивали и заносили к нам на борт какие-то деревянные ящики с какой-то блестящей поверхностью. На каждом из них красным была написана фамилия.

– Это же… – сказал я дрожащим голосом.

– Да, дружище, – ответил Паша. – Цинковые гробы. Наши ребята. Домой их повезём…

Я стоял, как вкопанный и наблюдал, как солдаты заносили в грузовой отсек гробы с красными фамилиями на них. Их было много и все, вроде бы такие одинаковые, а я чувствовал, как в каждом из них… не знаю… как будто Душа каждого из них там теплится…

– Теперь понимаешь? – спросил Паша.

– А то как же! – отозвался Астахов, который подошёл сзади вместе с подполковником. – Теперь-то понял.

– Только аккуратно летите, – сказал подполковник. – А то ж у вас там двое Героев лежат.

– Они все Герои там, – ответил Астахов. – Хотя бы потому что погибли за эту страну.

– И всё же, сами понимаете…

– Да, конечно, товарищ подполковник. Ведь если ж с нами что не так, то они ж, получается, второй раз умрут. Нельзя ж так. Мы и не допустим.

– Верю, Серёжа, верю…

Тут, показался Игорь верхом на велосипеде с небольшим мешком, подвешенным у него на руке.

– Принёс? – спросил Астахов.

– Конечно, капитан. Всё как положено. Немного сегодня, остальное завтра, – ответил Игорь и покосился на подполковника. Тот всё понял и сказал:

– Да ладно вам, мне ли не понять? Это ж у меня уже третья война. В прежние времена, ваш брат вообще трезвым не летал.

– Есть такой грех. Ну, а что поделать, когда на Родину надо Героев везти? Сколько им там? Да не больше двадцати пяти! В лучшем случае чуть-чуть под тридцать… Жизни ещё не повидали, а тут… в землю… в бессрочный отпуск, так сказать…

Когда гробы загрузили, и грузовики уехали нам сообщили о том, что мы вылетаем только завтра на рассвете, а эту ночь проведём на этом аэродроме.

Где-то к ночи я стоял у кормы нашего самолёта и смотрел туда, куда несколько часов назад грузили ящики.

– Всё не можешь отойти? – спросил командир, подошедший сзади.

– Так вот почему вы мне не сказали, – вместо ответа сказал я.

– Ну, я ж сказал, что узнаешь. Вот ты и узнал.

Мы помолчали.

– А ведь прикинь, – продолжил он, – там в некоторых из них почти пусто. Одни руки и то в лучшем случае. Всё что смогли собрать… И представь, вот завтра мы прилетим, а там стоят их родные… матери, отцы, жёны, может даже дети. А им на руки гроб… с красной фамилией на нём. Дескать, нате, получите – распишитесь… Только подумай, ведь они ж больше никого никогда не смогут обнять, не смогут сказать, как любят своих родных… Ничего не осталось, понимаешь?

У Астахова показались слёзы.

– И знаешь, с одной стороны, не мои это проблемы. Мол, мне-то что – сел, привёз, а дальше сами…

И тут он взглянул на меня и положил руку мне на плечо.

– Совесть. Душа не позволяет! Чувствую я их, ребят этих, понимаешь? Завтра. Завтра ты поймёшь…

Он обнял меня так, как будто мы были всю жизнь знакомы… нет… как будто мы были родными братьями… И заплакал… Я чувствовал, как уже опытный лётчик просто плачет у меня в объятиях, но я, видимо, смутно понимал почему. Я просто чувствовал жалость и тревогу то ли за моего командира, то ли за тех ребят, что сейчас лежали там – в грузовом отсеке нашего «Антоши» …

8.12.1999.

Мы встали рано. Хотя, я так и не понял спал ли я вообще? Скорее просто лежал с закрытыми глазами.

На улице было очень холодно, но снега всё ещё не было. Небо всё ещё темным-темно.

– Чего задумался, лётчик? – окликнул меня Паша, держа в руках кусок хлеба.

– На небо смотрю, – ответил я.