Записки Чёрного Тюльпана

– Наглядимся ещё сегодня. Нам сначала надо будет в Краснодар приземлиться, ребят привезти, а потом только на базу.

– Во как.

– Да. Ну, чего стоишь? Пошли завтракать!

Завтракали мы в солдатской столовой. Все были невероятно молчаливы и угрюмы, да говорить, в общем-то, и не хотелось, ибо настроение у всех было самое, что ни наесть печальное.

Когда мы вышли из столовой Астахов посмотрел на Игоря:

– Родимая-то хоть целая? Не выдул?

– Обижаете, капитан! – ответил борттех. – Цела! Как слеза прозрачная!

– Вот и проверим сегодня…

Астахов посмотрел в небо.

– Ой, Господи… прости нас грешных… Паша, пока не сели, зачитай свою молитву…

Штурман достал чётки и, перебирая их, стал в пол голоса читать какую-то молитву. Перекрестился. Мы последовали его примеру. Я в бога не особо верю, но тоже перекрестился.

– Ну, всё – Аминь! – сказал командир. – Экипажу занять свои места!

Всё шло как вчера, мы сели на свои места, всё проверили, как говорится, всё по карте. Вновь полетели в эфир позывные. Снова у земли штиль и нам разрешают взлёт. Однако взлетать уже немного сложнее из-за нагрузки, но «Антоша» послушно отрывается от земли, и мы набираем высоту.

Как только поднялись на семь с половиной, Астахов крикнул:

– Игорь!

– Да, капитан! – отозвался борттех.

– Ты ещё не начал?

– Только хотел…

– Наливай!

Через минуту к нам в кабину вошёл Игорь с двумя гранёными стаканами водки.

– Ну что, лейтенант? – угрюмо сказал капитан. – Давай за тех, кто у нас в грузовом лежат… Светлая память, хоть и не знакомы…

Мы подняли стаканы и, не чокаясь, выпили. Никогда не любил водку, но сейчас она была очень кстати.

– Понимаешь, – начал Астахов, – нам ведь сейчас самое страшное предстоит пережить. Через несколько часов мы прилетим, сядем, начнут выгружать гробы… а там их родные стоят, понимаешь? Как нам им в глаза с тобой смотреть? А мы ж ни в чём не виноваты, ведь так? Таки вот мы, лейтенант, ангелы смерти в чёрном тюльпане…

Летели долго. Примерно часов пять.

Когда уже показались красно-белые огни на ВПП капитан, выругавшись, сказал:

– Господи! Если ты есть, прости нас грешных за работу нашу…!

Мы сели, вырулили, остановились. Весь экипаж вышел наружу.

Сначала к нашему самолёту подъехал небольшой автобус. Из него вышло шестеро солдат и несколько женщин. Они были разных возрастов, но все мы понимали одно – это родственники тех, кто лежит у нас в грузовом.

Мы смотрели на них, а они на нас. Не знаю, как у остального экипажа, хотя у них верно тоже, но у меня глаза были на мокром месте. Причём готов поклясться, что я был абсолютно трезвым в тот момент.

Ящики стали выгружать из самолёта и ставили на «бетонку», потому что грузовик ещё не прибыл.

И тут началось самое ужасное… Женщины пошли к гробам, с глазами полными отчаяния всматривались в красные буквы на них, и когда находили нужную фамилию кидались к ним, начинали их обнимать и… просто выли… Это был не плач, не крик… это был вой… вой матерей, что больше никогда не увидят и не обнимут своих детей… Никогда. Никогда я ещё не видел, чтобы столько женщин сразу вот так вот плакали…

Солдаты, выгрузив все гробы, стояли потупив головы и нервно курили. Какая-то женщина вдруг бросилась к нам с каким-то невнятным криком, но её взяли под руки и повели куда-то, а она всё кричала:

– Ваня! Ванечка! Сыночек!

И тут я понял зачем нам приказали подстричься так коротко… я всё осознал, и не стесняясь никого заплакал…. Впрочем, не я один, весь наш экипаж плакал, украдкой отворачивая лица, и только Астахов продолжал сдерживаться.

Вскоре, подъехал грузовик, и солдаты стали грузить гробы в него. Многие женщины стояли рядом и тихо плакали, кто-то упал в обморок и их отнесли в санчасть. Некоторые из них всё не могли отпустить гроб и солдатам приходилось оттаскивать их от него.

Грузовик уехал, за ним поехал и автобус с женщинами.

Мы продолжали стоять. Паша и Вова курили уже по десятой сигарете, остальные же приходили в себя после слёз. Астахов оставался недвижим.

– Знать, судьба у нас такая… на Родину возить Героев, которые сейчас залягут в землю…

Он снял пилотку и перекрестился.

– Экипажу занять свои места!

Все, как один, развернулись и двинулись в самолёт.

Уже в воздухе Астахов крикнул:

– Игорь! Что-нибудь осталось?

– Осталось, капитан!

– Наливай!

И снова борттех принёс нам два стакана водки. Астахов задумался, держа стакан в руке, а затем сказал:

– За всех, кто погиб за страну… Светлая память…

И снова мы, не чокаясь, залпом выпили…

– Знаешь, – продолжил капитан, – какой бы ни была наша работа неблагодарной и тяжёлой, но она нужна… Всё ж ангелы, хоть и чёрные, хоть и смерть несём в дома людей… Но кто-то ж должен это делать… просто чтоб этих парней не забывали. Чтоб помнили…

Через два часа мы были на базе.

Вышли. Навстречу командир полка. Астахов сразу салютует и докладывает дрожащим, не то от алкоголя, не то от волнения голосом:

– Товарищ полковник, экипаж двадцать шестого борта поставленную задачу выполнил! Ребята доставлены на Родину…

– Вольно! Всё обошлось?

– Почти…

– Понимаю. Экипажу по домам и спать, отсыпаться срочно!

– Есть!

Мы двинулись в сторону КПП. У всех вид был самый угрюмый.