Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные

Упоенный удачами своими в Турции, Дибич уже ехал в Польшу в полной уверенности на победу при первом своем появлении. Произошло однако то, чего должно было ожидать. Одержанные им успехи в Турции вознесли самонадеянность его за пределы благоразумия, — а первый отпор в Польше и многосложность неблагоприятных обстоятельств, вдруг воспрянувших, и им вовсе непредвиденных, окончательно поколебали эту самонадеянность и совершенно убили в нём присутствие духа, без которого даже сдачу в вист разыграть затруднительно. Таков был Дибич! Долго успехи сопутствовали ему во всех предприятиях, но чем окончились все усилия его к достижению сферы, не соответствовавшей его дарованиям? Получив начальство над армиею в Польше, что почиталось его совместниками за верх благополучия, он возвысился над толпой на столько, на сколько веревка возвышает висельника.

Дибичу Россия обязана семимесячной отсрочкой в покорении царства Польского, отсрочкою, в глазах её порицателей столь предосудительною для государства, употребившего не более времени, чтобы победить самого Наполеона и его европейскую армаду; но повторяю, корень зла скрывался не в русском войске, а в личности самого Дибича.

При всём том, мнение иностранцев не перестает быть противным чести русского оружия. Все осуждают армию нашу и частных её начальников за недостаток энергии и неумение прекратить войну единым ударом; но легче осуждать, основываясь на слухах и на словах других, чем до осуждения основательно исследовать, в какой степени мы заслуживаем порицания. Спросите упорнейших порицателей, до чего простиралось во время войны число войск обеих воюющих сторон? Какие были предприняты движения обеими противодействовавшими армиями? К удивлению вашему, они ничего не скажут, ибо ни о чём не знают, — я же, в качестве свидетеля и участника, могу сказать, что война эта носила на себе совершенно особенный отпечаток. Она достойна внимания, не по недостатку в войсках наших мужества и энергии, или дарования в частных начальниках, а напротив от особенного положения той и другой воюющих сторон. Усилия нашей армии не ограничивались одной борьбой с польским войском и восставшими в тылу их западными губерниями, но им надлежало, в одно и то же время, бороться и с полководцем, начальству которого они были вверены. Спрашиваю, какая армия в мире выдержала бы подобное испытание? Пораженная всем этим, она предавалась на побиение польским войскам; но при всём том, если исключим частные неудачи Гейсмара под Сточеком, Крейца под Казиницами и Розена на Брестском шоссе, все сражения были выиграны русскими, невзирая на то, что числительная сила обеих воюющих армий мало в чём одна другой уступала до самого взятия Варшавы и были эпохи, в которых превосходство войска было на стороне неприятеля. Я говорю как было, а не так как печаталось в польских, французских, английских газетах и разглашалось врагами России.

Армия наша, движимая страстью к военным случайностям, столь свойственною каждому русскому, бодро выдержав все трудности зимнего похода, явилась к 20-му января 1831 года на вызов своего противника. В сей день снежный горизонт восточной границы царства покрылся громадами войск наших; холмы Немана, Наревы и Буга закурились длинными рядами бивуаков и штык русский сверкнул пред знакомым ему войском польским. Армия наша состояла из 1-го и 6-го (бывшего литовского) пехотных корпусов, гренадерского корпуса, 3-го и 5-го резервных кавалерийских корпусов и гвардейского отряда, всего из 106 батальонов пехоты, 135 эскадронов кавалерии, 11 казачьих полков и 396 орудий артиллерии.

Восстание в Польше было не всеобщее, а частное, ибо какие составные части польской нации? Шляхетство, духовенство, средний и крестьянский классы, из коих последний превышает по крайней мере в двадцать раз оба первые. Кто же уверит меня очевидца, что польские средний класс и крестьяне, соединенно с шляхетством и духовенством, восстали в эту войну на Россию, для восстановления самостоятельности их отечества? Если же средний и крестьянский классы были чужды восстанию, то неужели частное восстание высших двух классов можно было почитать всеобщим и национальным?