Записки десантника. Повесть

Примером для партизан служила и наша разведчица Финская. Привыкшая к длительным переходам, она сравнительно легко переносила наши блуждания по болотам, никогда не поддавалась унынию, а ее рассказы из личной жизни заставляли многих партизан видеть в ней образец для подражания. Особенно запомнился мне один из ее рассказов. Как-то раз на привале Вершок и Лядовский сидели недалеко от нашего штабного пункта и с тоской разглядывали свои израненные язвами ноги. К ним подошли медсестра Зина Савченко и Галя Финская.

- Что, сильно болит? - спросила Зина Лядовского, усаживаюсь рядом с ним.

- И не спрашивайте, просто хоть караул кричи, - ответил в отчаянии минер.

- Ведь вот окаянная болезнь, и лечить-то ее здесь нечем. Потерпите, ребята, выйдем скоро из болота, и заживут ваши болячки, - старалась хоть чем-нибудь утешить молодых партизан Зина.

- Терпим, что же нам еще остается делать. Когда идешь - вроде легче, а как присядешь - свет становится не мил, - жаловался Вершок.

- А вот у меня в жизни был такой случай, - начала Галя, решив, по-видимому, отвлечь партизан от их мыслей. - В первые дни прихода немецких фашистов я жила у свекра в селе Богушевичи вместе со своей семьей. Перебивались мы кое-как, лишь бы не умереть с голоду. Однажды пошла я со свекровью на другую сторону речки, на подворье ветеринарной лечебницы - в ней мой свекор до войны работал конюхом, - накосить для коровы клевера. Захотелось заглянуть в здание амбулатории. Там - полный разгром. Полы устланы битым стеклом, валяются поломанные ящики, разбитые банки, пробирки. Вдруг до моего слуха доносится глухой стон. Я сперва перепугалась, потом немного осмелела и осторожно заглядываю в дверь. Вижу, на полу лежит человек в форме советского солдата. Брюки и гимнастерка изорваны, сам весь перепачкан кровью. Лежит и изредка издает слабые стоны. «Бедный ты мой сыночек, - запричитала моя свекровь, - может, и наш Ванечка где-нибудь лежит вот так же…» Ванечка - это мой муж. Он в первый же день войны ушел со своей частью, и с тех пор ни я, ни мать ничего больше о нем не знали.

Финская на минуту умолкла. Глаза ее устремились куда-то вдаль.

- Ну, рассказывайте дальше, - попросил Вершок.

- Я решила осмотреть раненого и попытаться оказать ему помощь. Когда подошла к нему, он открыл глаза и спросил, кто я и здесь ли немцы. Я успокоила его, сказала, что фашисты были в селе, но выехали, а меня он может не опасаться у меня муж в Советской Армии. Раненый рассказал, как их, небольшую группу, настигли под Богушевичами немецкие автоматчики и открыли по ним огонь. «Первая пуля попала в ногу, вторая в бок… потерял сознание. Очнулся, немцев нет… Кое-как добрался вот сюда, а что делать дальше, не знаю». Я осмотрела его раны. Нога была прострелена выше колена, кость не задета. Но на боку - что-то страшное; мне по-казалось, что я увидела кости позвоночника. Свекровь сбегала за водой. Мы напоили раненого и стали приводить в порядок комнату. Вымыли пол, отыскали топчан, матрац и осторожно переложили раненого на постель.

В амбулатории нашлись кое-какие медикаменты, вата, пинцет и даже шприц с иглой. Не оказалось только бинта и спирта. Из дому я принесла бутылку самогона, чистую простыню и бинт. Перевязала рану на ноге. Раненый в это время впал в беспамятство и стал бредить. Тут я растерялась. До войны я закончила курсы Красного Креста, но что они мне дали? Оказание первой помощи - и только, а тут ранение в живот, возможно, воспаление брюшины, нужна хирургическая операция. Что я смыслю в этом деле? Наложила повязку на вторую рану и думаю, что же дальше делать? Вспомнила: в Богушевичи за несколько дней до этого прибыла какая-то врачиха, и хотя я слышала, что она не очень-то сердечный человек, решила: побегу к ней.

«Хорошо, - сказала она, - идите, я скоро приду». Прибежала я к своему раненому, вижу- дела плохи. А врача все нет и нет. Наконец я не выдержала и снова бегу к ней. «Видите ли, - говорит она, - я туда не пойду. У меня маленькие дети, придут снова немцы в село, узнают, что я лечила комиссара, - меня расстреляют, а ведь у меня дети…» Я подскочила к ней и крикнула: «Вы сейчас же пойдете туда, или я поведу вас по всему селу на веревке! Я вас изуродую так, что ваши дети вас не узнают! Я сейчас же соберу народ…»

Не помню, что еще я ей кричала, но под конец схватила за руку и потащила за собой. «Я пойду, пойду, - лепетала она, - отпустите же, ради бога, мою руку, вы оторвете ее!»