Записки дивеевской послушницы

…Тот вечер мне снится, когда должно что-то плохое произойти. Я играю Прокофьева, точнее пытаюсь играть, потому что он для меня очень сложен. Краем глаза вижу, как Зырянов пошел с трехлитровой банкой, полной воды, в мою комнату, думаю, цветы полить, ну и что такого, молодец! Потом, постепенно, до меня доходит, что все цветы еще в начале лета, когда не было Зырянова, мы с мамой вынесли на балкон, становится любопытно, что можно делать в моей комнате с трехлитровой банкой воды? Прекращаю игру и иду в комнату. О, Боже мой, в банке, барахтаясь, пытаясь выжить, тонет Брусничка с семейством, а Зырянов молча наблюдает, но как только мокрый зверек судорожно начинает цепляться за стенки, он щелчками отправляет его обратно в воду. Я закричала не своим голосом и бросилась на помощь Брусничке, но Зырянов схватил меня и не дал подойти к банке. Он держал меня, пока Брусничка была жива, и я могла ее спасти, а маленькие комочки, ее малыши, недолго трепыхаясь, быстро погибли. Брусничка посмотрела на меня последний раз и так и замерла с открытыми глазами. Зырянов меня отпустил, я подбежала к банке, вытащила всех, попыталась оживить их, но никто не ожил. Зырянов улыбнулся и сказал: «Дура ты…»

Мама вечером отчитывала его на кухне, мол, не надо было при ребенке, а он недоумевал: «Что я такого сделал? Я же хотел, как лучше?»

С того дня я перестала заниматься музыкой. Зачем? Мама вместе с Зыряновым начала пить. Один раз чуть не отравились, я просыпаюсь от чувства, что сейчас должно что-то мерзкое произойти, выхожу в коридор и вижу, мама лежит, вся зеленая, а на кухне точно такой же Зырянов. Я вызвала «неотложку», потом помогла медсестре им зонды ставить. Еле выжили. Зырянов стал называть меня дочерью, от поддельной водки в нашем поселке в ту осень три человека умерли. Зырянов после того, как выписался из больницы, научил меня курить, сказал, нервы успокаивает. И еще сказал, что желает мне только добра. Потом попросил что-нибудь сыграть ему, торжественно объявил: «Играет Галина Гостинцева». Я послала его подальше. Он потом еще пару раз приставал с вопросом:

— Галь, ты че роялю-то бросила?

Я ему отвечала матом. Мама не ругала меня за «тройки», все списала на подростковый возраст. Но и тогда еще все было сносно. Зимой оказалось, что Зырянов ко всему еще и эпилептик, и даже имеет судимости, как выражается он сам, «две ходки». Его нельзя выводить из себя, иначе… Утром как-то будил меня в школу, но не так, как мама, а ущипнул за грудь, я инстинктивно ударила его, он мне ответил, тогда я накинулась на него с кулаками, он вышел из себя, схватил нож и ударил меня по лицу. Я успела отвернуться, он рассек ухо. Увидев кровь, он стал визжать, как баба, что это я сама виновата и накинулась на него. Мама сначала пришла в ужас, потом, когда ухо забинтовала, сказала, чтобы я не приставала к нему. Некрасиво это.

Я взяла топор и сломала пианино. Целый городок черно-белых клавиш погиб в один час. Говорили, что это подарок папы, а какое мне дело до него, если я никогда в жизни его не видела. Те алименты, которые он посылает, мама тратит на Зырянова, говорит, он больной, ему витамины нужны. Может, она и права, больным надо помогать, но в нашей семье теперь все больные.

Зырянов быстро восстанавливается после скандалов, пришел вечером пьяный, начал меня целовать и сказал правильно, что я музыку бросила, потому что ее «голубые» пишут. Ему это мужики в каптерке сказали, еще похвалили его за правильное воспитание меня, с тех пор как у нас Зырянов поселился, я перестала носить длинные юбки и волосы и теперь, как нормальная девчонка, хожу на дискотеки.

А ночью, когда все уснули, я вскрыла себе вены. Я бы уже давно отправилась к бабушке, но именно той ночью нам позвонили родственники из другой области и позвали меня к телефону…

Мама плакала и говорила, что это она виновата, что ей меня не понять, потому что я, как папа, сложная. Но попросила на всякий случай жить.

В больнице уютно и тихо, но это тишина живая, еле уловимая, так начинаются два произведения Скрябина. Мне понравилось лежать и ничего не делать, а когда я засыпала, то снилась мне «Симфония цветов». Когда-то я мечтала написать концерт под названием «Гимн всему живому». Хотелось передать тот момент, когда зернышко растворяется в земле и вырастает в нечто. Начало новой жизни радуется Солнцу и Земле. Тихо внимает небу, и оно посылает ему дождь. Вот эту молитву небу, немой зов, а затем капли дождя, сначала еле слышные, а потом переходящие в теплые струи, должны полностью передать картину Бытия. Но, где эта грань, которую можно почувствовать?

Зырянов принес мне яблоки в больницу и сказал, что я телка большая и должна себя с ним держать на расстоянии, ведь он мужик, иначе он за себя не отвечает. Я смотрела на него ненавидящим взглядом, он ущипнул меня за грудь, похотливо загоготал и ушел.