Ливень кончился быстро, словно его и не было. Сердитая тучка умчалась. Ещё разок прогремел вдали гром, и пошёл тихий редкий дождь – земля с небом помирились. Но, к сожалению, краска с нас так и не смылась. Я немножко испугалась, что мне всю жизнь придется надевать платья до пят. Я же не могу ходить с разноцветными коленками. И потом, на таких коленках никто не женится. Хотя я решила никогда не выходить замуж, но вдруг передумаю. Олег сказал, что если желающих не будет, то, возможно, он сам на мне женится. Он где-то слышал, что цветные женщины вкусно готовят. Я уже умею готовить яичницу и бутерброды, а один раз даже сама поджарила макароны. Правда, они почему-то получились чёрные, как семечки. Мама сказала, что их предварительно отваривают и сливают воду. Если с продуктами так надо возиться, я совсем не хочу быть цветной.
Мы бродили по тёплым лужам прямо в обуви, ведь она всё равно испорчена, а лужи для того и нужны, чтобы по ним бродить. Мы бегали и брызгались, и вдруг с самой высоты неба вниз пролилась дрожащая сквозная радужная дорожка – мы оказались внутри этой дорожки, в самом центре её семицветного сияния! Вы думаете, такого не бывает? Но я, честное слово, не вру!
Всё вокруг окрасилось в разные цвета, будто земля поскользнулась и пролила на себя баночки с прозрачной акварелью. Мы плясали в самой середине радуги. Это было такое счастье, что моё сердце чуть не разорвалось от радости на сто тысяч кусочков! В брызгах смеха и воды передо мной мелькало лицо Олега – растерянное и восторженное, и каждое движение окрашивало его в новый цвет. Мы ловили губами пёстрые тёплые капли. Они были вкусные, как роса, и пахли цветочным лугом… Потом радуга стала медленно растворяться в воздухе. Дождь пошёл ещё реже, и остались только лужи, в которых расплывались наши разноцветные отражения. Мы были похожи на детей радуги.
На автобусной остановке было много народу. Люди смотрели на нас как-то странно. Тут подъехал автобус со знакомым весёлым шофёром, и кто-то закричал: «Да они сейчас нас всех перепачкают!»
Один дяденька спросил:
– Вы почему, маляры, рабочую одежду не сменили?
Тогда шофёр вылез из кабины и сказал:
– Щто за щум, а драка нэту? Нэ нада абижат дэтэй! Это их радуга покрасил! – И подмигнул нам: – Поэхали в кабына мой автобус?
В кабине не было лишних сидений, но зато она была просторная. Мы сразу подружились с весёлым шофёром. Он сказал, что его зовут дядя Вано́ – Ваня, а я спросила:
– Откуда вы знаете про радугу?
Дядя Вано засмеялся:
– Дэти всэгда рысуют радуга. Почему радугэ один раз нэ нарысоват дэтэй?
Потом шофёр начал насвистывать «Сулико́». Я люблю эту грузинскую песню, она очень красивая и грустная. Я стала немножко подпевать, дядя Вано крикнул: «Поэхали!» – и мы запели громко и в два голоса. А когда допели, люди в автобусе захлопали в ладоши. Весёлый шофёр подарил нам на память свою бейсболку с большим козырьком. Мы будем носить её по очереди.
Оттирая радугу с моей кожи растительным маслом, мама плакала и повторяла:
– Ну что мне с тобой делать? Что делать?!
Я и не знала, что эта краска смывается маслом. И потом, нам неоткуда было его взять. А дождь был не масляный – водяной. Зато мы покрасили полы. Думаю, родители Олега будут в восторге от радужных половиц. Потом мама вымыла меня до противного скрипа, велела быстрее ужинать и отправляться спать без всяких телевизоров. Смешная! Как будто я беру телевизор в постель. И ещё она сказала, что в деревню я летом не поеду, потому что бабушка скоро сама переедет к нам. Она уже старенькая, и ей трудно справляться одной с таким большим хозяйством. Это была очень печальная новость. Я машинально съела на кухне булочку и выпила стакан молока…
Неужели я никогда больше не увижу старый бабушкин дом? Никогда-никогда?! Слёзы у меня так и брызнули, будто только и ждали этого момента. Я достала из коробки с сокровищами мой носовой платок с узелком на память, в котором хранились мои самые-самые дорогие воспоминания. Я его развязала, и на подушке вместе со слезами перемешались и деревенские друзья, и звери, и дяди-Сенины сказки, и бабушкин лёгкий кудахчущий смех – смешные и грустные отрывки моей жизни.
Я не заметила, как в комнату вошла мама. Она присела на кровать и ласково обняла меня, а я никак не могла успокоиться и всё плакала, плакала, плакала… Мама осторожно спросила меня: «Что это за грязная тряпочка?» Я сначала немного обиделась, а потом рассказала о том, что́ было завязано в узелке для памяти и для рассказов моим потомкам.