Записки довоенных времен. Без войны и «короны»…

Что до первоисточников – братья Стругацкие. «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров». Прочтены в детстве и с тех пор сто раз перечитаны – обе. Высокая литература. Снобы могут морщиться сколько захотят – у каждого времени и каждой эпохи литература своя. Толстой и Диккенс, Достоевский и Бальзак хороши для XIX века, Гомер, Софокл и Эврипид для эпохи Античности, Чосер и Рабле для перехода от Средневековья к Возрождению, Сервантес и Шекспир для времён Великих географических открытий. XX век дал Хэмингуэя и Ремарка, Киплинга и Конан-Дойля (которые, впрочем, захватили блистательный конец XIX столетия). Но для послевоенного поколения это в первую очередь фантастика, особенно советская и американская. Нет, конечно, там есть и японцы с французами, и итальянцы с англичанами, и китайцы, причём среди них встречаются блистательные имена, но две страны на этом фоне выделяются. Что в США и СССР (и, по инерции, в России) написано, то написано. И даже до сих пор пишется, во многом оправдывая их пребывание на литературной карте мира.

Книги влияют на людей, и сильно. Вовремя прочитанная книга может сформировать судьбу, и Стругацких это более чем касается. Из-за двух упомянутых книг, написанных на переходе от Оттепели к Застою (ни в коем случае не имея в виду восхваление или уничижение этих эпох, каждая из которых была хороша по-своему), автор проникся духом защиты книгочиев, в результате чего в период «больших паек» и первичного накопления капитала сдуру занялся благотворительностью в пользу науки, образования и культуры, раздав тем, кто этого стоил, больше, чем оставил себе. Великое это дело помогать тем, кто умнее и талантливее тебя, но из-за того, что тратят время на по-настоящему важные для человечества вещи, не могут заработать. Мало кому из творцов свойственна деловая хватка. Вечно они отвлекаются на прожекты, которые звонкой монеты не приносят. А многие из них её в принципе приносить не могут, от чего хуже не становятся. Им помогать во всех делах надо – великая честь рядом с такими людьми постоять и их немножко плечом подпереть…

Это из «Трудно быть богом» и пошло. Как-то, когда был ещё автор богат, упитан, в расцвете сил, как живущий на крыше Карлсон, и так же беззаботен, спросил приятель в Нью-Йорке, когда они ещё там встречались, до того, как насмерть рассобачилась с автором жена приятеля из-за Крыма, зачем он академической высоколобой чухнёй занимается, вместо того, чтобы тихо деньги лопатой загребать и в закрома складывать. Посмотрел автор на блистательного компьютерщика и бывшего танкиста, с которым они на военных сборах под Ковровом в 80-х познакомились, сглотнул кусок сочного чураско, на решётке пожаренного с крупной солью, и ответил, перефразируя фразу про Гоголя, приписываемую Достоевскому: «Все мы вышли из плаща Руматы Эсторского». В чём был совершенно искренен. Ну, а «Обитаемый остров» намертво вбил в него интерес и уважение к работе спецслужб. С годами и опытом оно только увеличилось, что сильно контрастирует с принятым в интеллектуальной среде кодексом нарочитого презрения к этим людям и их работе.

«Институт Ближнего Востока», основателем и президентом которого автор является, возник на пересечении двух увлечений: академической науки и спокойной книжной аналитики с одной стороны, и практической «работы в поле», посвящённой борьбе за выживание людей, как биологического вида и их цивилизации, с другой. И это в чистом виде Стругацкие. С их «Жуком в муравейнике», «Хищными вещами века» и много чем ещё. Которые на порядок точнее рисовали работу разведчиков, чем три четверти произведений, написанных в жанре детектива или шпионского романа. Представляя себе взрыв возмущения, который в этом месте охватил многих (хотя и далеко не всех) поклонников творчества братьев Стругацких и патриотическую часть отечественной публики, которая евреев и либералов в гробу видела и на вилы бы их надела, кабы могла (руки коротки, да и померли братья вовремя), не будем обращать внимание на взрыкивания, стенания и глухой вой из-за кулис, и продолжим. Ибо обещано было о кинематографе – о нём и поговорим.