«Все как-то образуется само по себе, – утешала я себя. – Свет клином не сошелся на этом дайнинге!». Но как образуется? Я не имела никакого представления!
На следующий день, утром, когда Данька обнаружил, что я, вместо того, чтобы бежать на автобус в Нью Йорк, все еще нежусь в кровати, он был немало удивлен:
–
Мам, ты чего, на работу не пошла?
–
Как видишь, нет!
–
Почему?– удивился он.
–
Все, Дань, закончилась моя работа. Так же неожиданно, как и началась!
–
А как ты себе представляешь дальнейшее будущее, как ты будешь деньги зарабатывать, на что мы будем жить? Ты ведь шесть дней отходила уже бесплатно!
–
Да никак не представляю. Пока! Все образуется как-нибудь! Всегда образовывалось и сейчас все будет хорошо. Но насиловать и ломать себя я не собираюсь.
Мой ребенок был обескуражен и подавлен. Дети очень часто бывают эгоистами и многого не понимают и не хотят понимать. Он всегда знал, что мама является «рабочей лошадкой» и деньги в доме всегда водились. Он не был избалован – нет! И всегда знал, что деньги не зарабатываются взмахом волшебной палочки. Он знал цену «копейке». Еще будучи маленьким, бегал сдавать пустые бутылки, что-то покупал- продавал в школе, чтобы заработать какие-то деньги и купить мне подарок: на день рождения, Новый Год. Но сейчас он тоже очень хорошо понимал ситуацию. Он только не понимал того, что творится у меня в душе. Объяснить я могла, но прочувствовать это можно только на своей шкуре. Да и не понял бы мальчик в четырнадцать лет, что происходит внутри у взрослой женщины.
–
Ну смотри, не пожалей потом! – сказал он мне напоследок и отправился в школу.
С каким удовольствием я, лежа в постели, представляла себе, чего я сейчас избежала, не отправившись в этот вонючий дайнинг. В моем воображении опять возникли «доброжелательные лица» официанток, носящихся «в темпе американских мелодий 70-х годов» с подносами, притормаживая на мокром полу кухни, чтобы не убиться и выкрикивающими во всю глотку название блюд из яиц, которые стали так мне ненавистны за эти шесть дней каторги. Наверное, видя мое кислое выражение лица, Анна мне как-то сказала: «Ничего, ты привыкнешь, вот увидишь! Это просто рутина!» Да, но из этой рутины, из этих восьми часов ежедневно шесть раз в неделю состоит моя жизнь! И если сорок восемь часов моей жизни в неделю превратятся в рутину, а еще надо приплюсовать часы, когда я готовлюсь к этой рутине и отхожу от нее, так вся моя жизнь превратится в рутину. А я этого не хочу!
Я не хочу жить, как все эти люди, как многие американцы, как роботы. Рутина! Жизнь вообще не для этого дана! Да, все это временно. Но ничего нет более постоянного, чем временно! И если человек привыкает к такой рутине, как к временной, боюсь, что уже войдя в этот темп и свыкнувшись с ним, очень тяжело будет выйти из него. И американский девиз: « жить, чтобы работать, а не работать, чтобы жить» – вот уж точно НЕ ДЛЯ МЕНЯ! Каждый создает себе тот образ жизни, который он хочет. Хотите рутины? Пожалуйста, получите ее! А я буду стараться избегать ее всеми возможными методами!
И с этими мыслями, пожелав себе забыть дайнинг и шесть дней тренинга как страшный сон, я погрузилась в сладкую дрему.
Как-то вечером, подходя к нашему зданию, я увидела перед собой женщину, входящую внутрь. Судя по тому, как она была одета и как выглядела, я сразу поняла: русская. Методом дедукции я вычислила, что она только что сошла с Нью йоркского автобуса и направляется домой, после работы. Успев за пять месяцев проживания узнать всех русских в этом здании я поняла, что это та самая Маша, которая недавно переехала из Бруклина со своим сыном Никитой и с которыми нас безуспешно пытается познакомить Эдик. «Вот и подходящий момент, – подумала я. – А то Эдик еще год будет нас знакомить.» Все мое общение составляли Женя с Олей, а мне оно было необходимо как кислород.
–
Вы Маша? – спросила я ее, когда мы вместе вошли в лифт.
–
Да, а Вы, наверное, Ника! – приветливо улыбнулась она.
–
Точно!
Мы разговорились. Она тоже очень хотела познакомить Никиту с кем-нибудь и, обменявшись телефонами, мы договорились созвониться в выходные и пойти вместе с ребятами погулять.
В субботу Маша позвонила и пригласила нас к себе, на чай. Расположившись на кухне, я поинтересовалась:
–
А где же Никита?
–
Он в своей комнате. Ты знаешь, он так не хотел уезжать из Бруклина, что сейчас объявил мне забастовку. Он не хочет ни с кем общаться и сказал, что не будет стричься до тех пор, пока мы не переедем назад, в Бруклин.
–
А что, ты собираешься назад? – удивилась я.
Квартира была обставлена абсолютно новой, только что купленной, мебелью и было очевидно, что человек решил расстаться со старой жизнью. Я правильно подумала. Маша опередила мой вопрос:
–