-- А, здравствуй, мой маленькій гордецъ! Браво! У тебя славный слухъ и хорошія способности. Жаль только, что онъ не учится по методѣ, добавилъ онъ обращаясь къ раби Левику. Я не зналъ значенія слова "метода", и полагалъ, что это какой-то музыкальный инструментъ. Вѣроятно, то же самое полагалъ и раби Левикъ, потому, что онъ очень некстати бухнулъ въ отвѣть:
-- Онъ у меня такой понятливый, что если захочетъ, то и на метондѣ будетъ играть.
Публика громко захохотала. Я не зналъ, чему они смѣются. Откупщица сочла своимъ долгомъ пробормотать мнѣ что-то въ родѣ похвалы. Я не понялъ ея словъ и ничего не отвѣтилъ. Окончательно восторжествовалъ я, когда кабачный принцъ удостоилъ меня нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ свысока.
-- А что, трудно играть на скрипкѣ?
Я, какъ будто нехотя, отвѣтилъ:
-- Не знаю. Мнѣ легко.
Откупщикъ все время хранилъ молчаніе. Но когда мой концертъ окончился, онъ не выдержалъ.
-- Онъ изрядно играетъ, но какъ-то вяло перебираетъ пальцами; нужно бы его научить шевелить ими скорѣе.
Бодрый и счастливый возвратился я домой. Мать разспрашивала меня и была довольна моимъ успѣхомъ. На утро, часовъ около десяти, старый еврей, служившій чѣмъ-то въ откупѣ, пришелъ къ намъ съ узелкомъ подъ мышкой.
-- Съ добрымъ утромъ! Барыня велѣла вамъ кланяться и передать вотъ это, прохрипѣлъ онъ.
-- Что это такое? удивилась моя мать.
-- Это -- гостинецъ вашему сынку. Платье нашего молодого хозяина, еще не старое.
-- Убирайтесь вы съ этимъ тряпьемъ! Мой сынъ не нищій какой! загремѣла на него мать.
-- Это заподлинно такъ, одобрилъ еврей порывъ гордости моей матери: -- глумятся-таки надъ нашимъ братомъ, служителемъ! Вашъ сынъ -- такое золото, что грѣхъ было бы одѣвать его въ старыя лохмотья. Какъ же прикажете, Ревекка, насчетъ тряпья-то?
-- Отдайте назадъ этой скрягѣ. Намъ не нужно милостыни.
-- Ай, ай ай! Боюсь, разсердится гадюка!
-- Пусть ее сердится.
-- А не плохо ли будетъ вашему мужу?
-- Чего?
-- Вѣдь она его выгонитъ изъ службы.
Мать призадумалась.
-- Что же дѣлать, однако?
-- Что дѣлать? Не надобно принимать, да не нужно и отсылать.
-- Да какъ же?
-- Знаете что, я отдамъ это старье моему сынишкѣ. Онъ у меня такой паршивенькій, что и этого не стоитъ.
-- Убирайтесь же въ чорту! крикнула на эту хитрую тварь мать.
-- Ай, ай, ай! какая вы добрая и ласковая еврейка, Ревекка! польстилъ онъ матери и утащилъ съ собою узелокъ.
Цѣлый годъ жизни прошелъ для меня безъ особенныхъ приключеній. Единственный счастливый годъ моей первой юности! Мать смотрѣла на меня съ нѣкоторымъ уваженіемъ и дала мнѣ нѣсколько больше свобода. Я читалъ все, что мнѣ вздумалось, открыто при ней. Она только надзирала, чтобы я, чрезъ мои поганыя книжки, не неглижировалъ талмудомъ и молитвами. По субботамъ и праздникамъ, книжки мои теряли право гражданства и запрятывались подальше отъ бдительныхъ взоровъ набожной матери.
Поверхность откупнаго болота, составлявшаго цѣлый міръ для моей семьи, ничѣмъ не была взволнована впродолженіе этого года. Служащіе въ откупѣ почти нищенствовали и тянули лямку попрежнему, попрежнему процвѣтали кабаки, а съ ними вмѣстѣ блаженствовали: лягушичій царь болота, откупщикъ, его желтая супруга, кабачный принцъ и чиновный міръ, зорко наблюдавшій за своевременнымъ полученіемъ мѣсячныхъ взятокъ подъ формой
"Г. главноуправляющему нашему, ...ой губерніи
"Милостивый Государь
N. N.