Записки еврея

 -- Раби Давидъ! обратился къ просителю раввинъ: -- какъ представитель собравшагося сюда благочестиваго общества, я долженъ вамъ объявить, что просьба ваша не будетъ удовлетворена.

 -- Почему же? позвольте узнать.

 -- Потому, что общество имѣетъ другіе виды на вашеого Зельнана.

 -- Какіе же?

 -- Отвѣчайте, раби Мееръ, приказалъ раввинъ старостѣ.

 -- На дядѣ Зельнана считается очень большая недоимка. Зельманъ наслѣдовалъ по немъ, а недоимку до сихъ поръ не уплатилъ. Пока общество считало его истымъ евреемъ, оно молчало. Убѣдившись же въ томъ, что онъ не еврей, а ядовитое зелье въ садѣ Израиля, общество считаетъ себя необязаннымъ къ дальнѣйшему снисхожденію. У насъ правило: кто не отбываетъ повинностей деньгами, тотъ отбывай ихъ натурою; не имѣешь денегъ -- маршъ въ рекруты.

 -- Вы сказали, что недоимки числятся на умершемъ его дядѣ?

 -- Да.

 -- Но развѣ дядя оставилъ послѣ себя что нибудь, чему можно было бы наслѣдовать?

 -- Зачѣмъ же Зельманъ не заявилъ въ этомъ своевременно въ полиціи на основаніи закона? спросилъ иронически кагальный писарь, онъ же еврейскій законникъ и адвокатъ всего еврейскаго сословія города Р.

 -- Раби! Я былъ въ синагогу, когда вы собственными устами объявили Зельману, что если онъ не согласится на разводъ, то его, по приговору общества, отдадутъ въ рекруты. Онъ повиновался безропотно. Если вы его теперь отдадите въ рекруты, то тогдашнія ваши обѣщанія будутъ ложью.

 -- Я спасалъ тогда его жену отъ вѣчной геены. Не только для спасенія души, но и для спасенія тѣла, подобный грѣхъ позволителенъ. Знаете ли вы, что для спасенія человѣка можно нарушить даже субботніе законы {Суббота у евреевъ, по милости непрактичныхъ талмудистовъ и ихъ послѣдователей, пользуется такой пуританскою строгостью обрядовъ, и такимъ невообразимымъ изобиліемъ запрещеній, что для одной субботы написанъ отдѣльный кодексъ подъ названіемъ Гилхесъ шабашъ (субботній уставъ). Нѣтъ почти человѣческой возможности еврею по субботамъ ступить ногой, сдѣлать малѣйшее движеніе, раскрыть ротъ, произнести звукъ, чтобы при этомъ не согрѣшить противъ устава. Онъ нечаянно ступилъ ногою въ рыхлую землю -- грѣхъ. Онъ нечаянно скрипнулъ стуломъ или дверью -- грѣхъ. Онъ нечаянно убилъ насѣкомое, сломалъ соломинку, порвалъ волосъ -- грѣхъ, грѣхъ и грѣхъ. Чтобы какъ-нибудь не согрѣшить въ субботу, еврею слѣдовало бы висѣть цѣлыя сутки въ воздухѣ, безгласно и неподвижно, но и тогда онъ согрѣшилъ бы: изволите видѣть, онъ своей особой дѣлаетъ тѣнь (мангль); это тоже грѣхъ. Субботніе законы теряютъ только тогда свою всесокрушающую силу, когда дѣло идетъ о спасеніи жизни человѣческой. Спасибо раввинамъ хоть за это исключеніе въ пользу гуманности.}?

 -- Раби! я знаю только одно, что въ числѣ десяти заповѣдей, данныхъ Еговою Моѵсею на горѣ Синайской, мнѣ помнится одна, которая гласитъ "не лги"; толкованій же вашихъ я не понимаю.

 -- Ты моихъ толкованій никогда не поймешь, потому что свѣтъ хасидимскаго ученія не озарилъ твою заблудшую душу.

 -- Господа! сказалъ раби Давидъ, обращаясь ко всему кагалу: -- сколько числится за дядей Зельмана недоимки?

 -- Не ты ли намъ заплатишь? спросилъ ядовито крупчатникъ, молчавшій до этихъ поръ.

 -- Быть можетъ.

 -- Поздно явился, голубчикъ, прошипѣлъ крупчатникъ:-- и безъ тебя заплачено. Раби! приступимъ къ нашему дѣлу. Гдѣ говоръ?

 Раби Давидъ былъ внѣ себя отъ горя.

 -- Братцы! позвольте мнѣ еще нѣсколько словъ, и затѣмъ я избавлю васъ отъ моего присутствія, попытался онъ еще разъ.

 -- Говорите, да оканчивайте скорѣе.

 -- Я вамъ торжественно заявляю, что вы поступаете противъ всѣхъ правилъ религіи, чести и человѣколюбія. Я предлагалъ вамъ выкупъ за Зельмана. Но вы предпочитаете продать его этому крупчатнику. Поконченъ ли торгъ? Попробуйте; можетъ быть, я дамъ больше. За сколько купилъ этотъ старикъ свою жертву?

 При этомъ предложеніи и вопросѣ, все общество замолчало, и обратило вопросительный взглядъ на хозяина и его конкурента. Въ этомъ взглядѣ ясно выражалась мысль: "а почему бы, въ самомъ дѣлѣ, и не поторговаться?"

 -- Любезный! сказалъ рѣзкимъ голосомъ крупчатникъ: -- я долго сносилъ твое безстыдство. Прошу не забывать, что не я у тебя нахожусь, а ты -- у меня. Убирайся же по добру по здорову отсюда, не то...