У окна сидѣла откупщица, молодая еврейка съ жирнымъ лицомъ дюжинной прачки; она няньчила груднаго ребенка и кутала его въ шелковыя одѣяла. Молодая кормилица и нянька-старуха стояли тутъ-же и предлагали ребенку цѣлую кучу дѣтскихъ игрушекъ; ребенокъ хваталъ игрушки и швырялъ ихъ куда-то, заливаясь звонкимъ, дѣтскимъ смѣхомъ. Служанки улыбались, а счастливая мать вторила хохоту своего сына.
Я чувствовалъ то, что чувствуетъ, вѣроятно, негръ, впроголодь прислуживающій у сытнаго стола своего властелина, то, что испытываетъ несчастный рабочій людъ, при видѣ жирныхъ, здоровыхъ, пресыщенныхъ дѣтей фабриканта.
-- Тебѣ что нужно, щеголь? заслышалъ я голосъ Тугалова, звучавшій веселой нотой (я не замѣтилъ откупщика, стоявшаго за спиною у счастливой матери и улыбавшагося во всю ширь своей пасти, при видѣ радости своего дѣтища).
Отступать было поздно; я вошелъ въ его грязный кабинетъ. Онъ не замедлилъ туда явиться.
-- Что нужно? спросилъ онъ меня уже обыкновеннымъ, грубымъ и рѣзкимъ басомъ.
-- Г. Тугаловъ, вы убавили мое жалованье?
-- Гм... Убавилъ. Что-же?
-- Мнѣ и прежде жить было нечѣмъ. Я ожидалъ прибавки. Вы не разъ обѣщали, а теперь и совсѣмъ и умирать съ голода приходится.
-- Вообрази, щеголь, что ты еврейскій колонистъ: такъ и живи.
-- Но, вѣдь я не колонистъ. Я живу въ городѣ, квартира необходима, топить тоже нужно, ѣсть и одѣваться.
-- По мнѣ хоть въ одной рубахѣ щеголяй, въ моихъ глазахъ все щеголемъ останешься. Ха, ха, ха...
-- Вѣдь я не одинъ... вообразите...
-- Знаемъ, знаемъ, пѣсня не новая. Дороговизна, долги, дѣти, жена беременная. Кто виноватъ? Занимайся дѣломъ, не твори дѣтей. Ха, ха, ха!
Кровь прилила къ головѣ, въ вискахъ застучало, кулаки конвульсивно сжались.
-- Вы... подлецъ! сорвалось у меня съ языка. Я выбѣжалъ вонъ.
Въ тотъ самый день я сдалъ откупной архивъ Ранову. Тугаловъ, желая наказать меня за дерзость, хотѣлъ подвести меня подъ какой-то параграфъ питейнаго устава, подъ какую-то уголовщину за несдачу какого-то отчета, за какой-то небывалый захватъ откупной выручки; словомъ, хотѣлъ сотворить ту самую подлость, къ какой прибѣгали откупщики, иногда самые крупные, для вымещенія своего гнѣва на несчастныхъ служащихъ; но благодаря дружбѣ Рапова и свойству моей обязанности, заключавшейся въ одной запискѣ мертвыхъ цифръ, ему это не удалось.
Я остался безъ средствъ. Существовать было нечѣмъ. Я рѣшился отправить семью къ моей матери въ деревню, самому же остаться въ городѣ и, перебиваясь кое-какъ, отыскать частную службу. О намѣреніи своемъ я объявилъ женѣ.
-- Я не поѣду отсюда, съ мѣста не тронусь. Ты избавиться отъ меня вздумалъ, пожуировать на свободѣ захотѣлось? рѣшительно осадила меня жена.
-- Чѣмъ же мы жить будемъ?
-- Это не мое дѣло. Ты обязанъ кормить, ты на то мужъ.
-- Обязанъ! Но если нечѣмъ?
-- Всѣ не имѣютъ, а достаютъ. Ты мы къ чему не способенъ, ты виноватъ.-- Горькая моя доля! лучше бы я вышла сапожника, за водовоза, только не за тебя.
-- Да... лучше было бы, согласился я.
На другой день посѣтилъ меня Рановъ.
-- Я, братъ, въ тебѣ съ радостной вѣсточкой.
-- А что?
-- Подрядчикъ Клопъ ищетъ грамотнаго помощника. Работы мало, а вознагражденіе хорошее. Для тебя это мѣсто тѣмъ болѣе сподручно, что тутъ ты избавишься отъ всякой глупой дисциплины и отъ личныхъ оскорбленій, которыя переваритъ не умѣешь.
-- Что это за личность, этотъ Клопъ? Судя по фамиліи...
-- Фамилія некрасивая. Но она, однакожь, не мѣшаетъ Клопу быть однимъ изъ самыхъ хитрыхъ, изворотливыхъ подрядчиковъ. Онъ умница большой руки, но плутъ, какихъ мало.
-- Дѣла мутныя, конечно?
-- Конечно, не прозрачныя. Но для тебя это безразлично, надѣюсь, лишь бы жалованье.
-- Противно какъ-то.
-- Оставь пожалуйста! Подрядчики созданы изъ того же самаго тѣста, какъ и откупщики. Послѣдніе продаютъ воду вмѣсто водки, первые строятъ казенныя зданія изъ мусора вмѣсто камня; какъ тѣ, такъ и другіе выѣзжаютъ на плутняхъ, взяткахъ и чиновникахъ.
Клопъ былъ человѣчекъ маленькій, худенькій, съ миньятюрной, черномазой рожицей, съ коротенькими ручками и ножками. Маленькіе, черненькіе, какъ у мышенка, глазки искрилось хитростью и воровскою наглостью. Носъ имѣлъ форму и цвѣтъ варенаго птичьяго желудка, за что чиновники въ шутку и прозвали его "Пупикусъ". Онъ отличался вкрадчивостью рѣчи и манеръ, вѣчно заливался смѣхомъ и никогда, ни въ какомъ критическомъ положеніи не терялся. Подобно казенному имуществу, онъ ни въ огнѣ не горѣлъ, ни въ водѣ не тонулъ. Онъ всегда выходилъ сухъ, благодаря своей геніальной изворотливости и находчивости. Еврейская и чиновничья среды любили его за веселый правъ, за хлѣбосольство, за широкую натуру. Онъ имѣлъ только единственнаго врага, въ лицѣ одного еврея -- ростовщика и доносчика.
Районъ представилъ меня Клопу.
-- Вотъ тотъ молодой человѣкъ, котораго вамъ рекомендовалъ, Маркъ Самойловичъ.
Подрядчикъ любилъ разыгрывать человѣка, проникнутаго руссицизмомъ, любилъ, чтобы его называли по имени-отчеству, хотя былъ едва грамотенъ и прескверно объяснялся порусски.