Записки еврея

 Я былъ въ восторгѣ отъ отца. Я удивлялся ему; я уважалъ, я любилъ его, и радовался за себя. Я опережу Митю, непремѣнно обгоню его, повторялъ я себѣ въ сотый разъ. Вотъ удивится Марья Антоновна и Оля, когда я нежданно негаданно, вдругъ подкачу къ нимъ, на новенькихъ дрожкахъ, полнымъ докторомъ! Я радовался напрасно: мой отецъ былъ мастеръ въ теоріи, но не на практикѣ. Онъ былъ слабый мужъ, состоявшій подъ башмакомъ своей жены. Этотъ женскій, деспотическій башмакъ затопталъ въ прахъ и его любимую идею, и мою блистательную мечту.

 Мои родители разнѣжились ко мнѣ, особенно отецъ. Они рѣшили продержать меня нѣсколько мѣсяцевъ дома, пока я совершенно не окрѣпну. Спокойная жизнь, хорошее питаніе, лѣсной воздухъ и моціонъ возстановляли мои силы съ изумительною быстротою. Я хвастался своимъ знаніемъ русскаго языка, и не упускалъ случая блеснуть имъ при матери, заговаривая, кстати и некстати, съ мужиками и бабами. Но мать, казалось, гордилась мною очень мало.

 -- Дорогой цѣной досталась тебѣ эта болтовня! сказала она мнѣ однажды, и глубоко вздохнула. Она намекала на мои пейсы, а они, проклятые, какъ на зло не отрастали, какъ будто на ихъ корни налегла вѣчная засуха.

 Отецъ жалѣлъ мое время, а потому рѣшился взяться за старое учительское ремесло, и приготовить меня въ высшій классъ. Онъ принялся посвящать меня первоначально въ таинства талмудейскія. Трудно было опять просиживать скорчившись цѣлые дни и вечера надъ громаднаго формата книгами. Талмудейскій языкъ, неимѣющій ничего общаго съ языкомъ ветхаго завѣта, показался мнѣ непреодолимымъ. Сухія талмудейскія темы и различныя варіаціи безчисленныхъ комментаторовъ наводили на меня тоску и скуку, не внушая никакого интереса, и ничего не говоря моему нѣсколько уже развитому воображенію. Что мнѣ за дѣло до яйца, снесеннаго курицей въ праздникъ или въ будни? {Юридическія и теологическія темы Талмуда.}; что мнѣ за дѣло до боднувшаго корову въ первый или въ третій разъ? что мнѣ за дѣло до двухъ драчуновъ, нашедшихъ вещь и спорящихъ за право на эту находку? Но отецъ мой взыскивалъ съ меня строго за незнаніе урока. Онъ былъ вспыльчивъ и нетерпѣливъ: онъ требовалъ отъ меня полнаго пониманія предмета съ теологической и юридической его стороны. Мое машинальное попугайничанье потеряло тутъ всю свою цѣну. Приходилось уже напрягать мозги. Что изъ этого будетъ? для чего? для какой цѣли я тружусь?-- я не понималъ, но трудился добросовѣстно и усердно.

 Отецъ мой началъ заниматься со мной чтеніемъ пророковъ и преподавать первоначальныя правила математики. Эти предметы доставили мнѣ большое удовольствіе. Широкій стиль пророковъ до того очаровывалъ меня, что я на изученіе ихъ бросился съ жадностью. Математическія вычисленія доставляли мнѣ наслажденіе другаго рода: тутъ я видѣлъ и цѣль, и примѣненіе этой цѣли къ дѣлу. Измѣривъ ниткой окружность ветхаго колеса отцовской повозки, и измѣривъ длину этой нитки на аршинъ, я, зная, сколько аршинъ заключается въ сажени, и сколько сажень содержитъ въ себѣ верста, легко вычислилъ, сколько разъ колесо это обернется на ея пространствѣ. Отецъ мой принялся-было шпиговать меня и астрономическою мудростью, но это оказалось еще преждевременнымъ.

 Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, когда мои родители убѣдились, что я совершенно окрѣпъ, и когда отецъ нашелъ меня достаточно приготовленнымъ къ вступленію въ высшій и послѣдній классъ, меня отправили въ ближайшій городъ Л. къ учителю талмудисту, славившемуся въ околодкѣ своей мудростью.

 Я не намѣренъ утомлять моихъ читателей описаніемъ характера новаго моего учителя, и образа моего ученія и жизни. Всѣ еврейскіе учителя и всѣ ихъ методы тогдашняго времени были схожи между собою, какъ одна капля воды съ другою. Началась для меня новая каторга, новыя мученія и истязанія. Я ко всему этому относился терпѣливо, какъ къ чему-то неизбѣжному. Къ двумъ неудобствамъ я, однакожь, никакъ привыкнуть не могъ. Новый мой учитель, къ которому я былъ отданъ на полный пансіонъ, былъ очень скупъ и грубъ относительно пищи. Онъ облекалъ свое скряжничество въ набожную форму.

 -- Мы, евреи, находимся въ пути, утверждалъ онъ: -- не сегодня, завтра придетъ Мессія и поведетъ насъ въ Іерусалимъ. Въ пути, даже богачи и самые избалованные аристократы довольствуются чѣмъ Богъ послалъ. Не будемъ же и мы разборчивы. Прибудемъ мы въ Іерусалимъ, и тогда пображничаемъ на славу.

 -- А если не доживемъ до этого блаженства? спросилъ я его однажды.

 -- А если умремъ? ну, такъ что-жь! умереть все равно, съ полнымъ, или съ пустымъ брюхомъ: червямъ меньше достанется. Бѣда невелика. Притомъ, развѣ ты не знаешь, что ожидаетъ праведниковъ въ раю?

 Я мрачно молчалъ. На столѣ дымилась отвратительная постная похлебка изъ фасолей, и я съ омерзеніемъ окуналъ свои взоры въ ея мутныя волны.

 -- Въ раю, продолжалъ онъ: -- ожидаютъ праведниковъ: рыба Левіаѳанъ, дикій буйволъ и старое вино. Все это сохраняется съ перваго дня мірозданія.