Записки еврея

 -- Конечно, не похвально. Но въ томъ обществѣ, гдѣ люди проигрываются и прокучиваются, должны, по натуральному ходу вещей, явиться и подобные ростовщики: иначе нельзя было бы отыграться, и нельзя было бы протереть глаза наслѣдственнымъ денежкамъ преждевременно.

 Князь улыбнулся.

 -- Но почему именно жиды избрали себѣ это гнусное ремесло?

 -- Ну, съ этимъ я не согласенъ. Въ столицахъ вы встрѣтите десятки ростовщиковъ чисто россійскаго происхожденія, которые еще почище жидовъ будутъ.

 -- Нѣтъ, что ни говорите, а такой падкой на деньги націи, какъ еврейская, и въ мірѣ нѣтъ. Въ деньгахъ концентрировани всѣ ихъ помыслы, всѣ ихъ страсти, всѣ ихъ стремленія. Степени аристократизма у нихъ опредѣляются количествомъ рублей. Тысяча первый чинъ, десять тысячъ -- второй, а сто тысячъ -- чуть ли не генералъ у нихъ.

 Князь засмѣялся надъ собственной остротой.

 -- Да вѣдь у нихъ, кажется, другихъ генеральскихъ чиномъ и быть не можетъ?

 -- Пустяки, это лѣнтяи, шахеръ-махеры и...

 -- Трусы?

 -- Ну, о трусости и говорить нечего. Я въ Польшѣ одного фактора такъ перепугалъ холостымъ зарядомъ, что онъ, кажется, и ремесло свое бросилъ.

 -- Неужели вся еврейская нація состоитъ изъ однихъ только факторовъ?

 -- Почти. Знаете-ли, что жидъ во фракѣ гораздо вреднѣе, чѣмъ жидъ въ капотѣ?

 -- Почему такъ?

 -- Этотъ, по крайней мѣрѣ, знаетъ свое мѣсто, а тотъ еще раздувается какъ царь лягушекъ и чортъ ему не братъ.

 -- Можетъ быть, потому, что онъ уже сознаетъ свое человѣческое достоинство?

 -- Какое тамъ достоинство, я какое тамъ человѣческое! У михъ нѣтъ ни достоинства, ни сердца человѣческаго. Умирай предъ глазами жида десять человѣкъ -- онъ ихъ не спасетъ, если для этого потребуется хоть одинъ рубль.

 -- Такую характеристику я въ первый разъ слышу; мнѣ говорили наоборотъ, что жиды -- мягкосердны и сострадательны, какъ вообще всѣ робкіе люди.

 -- Не вѣрьте ничему хорошему, что нихъ говорятъ. Мнѣ, напримѣръ, говорили, что жидовки очень нравственны.

 -- И что-жь?

 -- И это ложь. Я неоднократно убѣждался въ этомъ собственныхъ опытомъ.

 -- Неужели же вы унизились, князь, до того, чтобы бывать въ еврейскихъ обществахъ?

 -- Сохрани Богъ!

 -- Но гдѣ же и какъ вы пожинали лавры своихъ амурныхъ побѣдъ?

 -- Знаете ли, что въ Польшѣ вообще, а въ Бердичевѣ въ особенности, ко мнѣ приходили съ визитами жены и дочери самыхъ богатыхъ, почетныхъ въ своей средѣ жидковъ?

 -- Какъ же вы знакомились съ ними?

 -- Чрезъ посредниковъ и посредницъ.;

 -- А не надували ли васъ эти благородные дѣятели?

 -- Нѣтъ! Въ этомъ отношеніи факторы добросовѣстны.

 -- А! По крайней мѣрѣ хоть въ одномъ.

 Я притворился уснувшихъ, чтобы прекратить этотъ непріятный разговоръ.

 Въ Харьковѣ я долженъ былъ по одному дѣлу простоять нѣсколько дней. Князь долженъ былъ уѣхать на перекладныхъ. Не знаю, понравился ли я на самомъ дѣлѣ моему спутнику, или же онъ предпочелъ доѣхать со мною до Е. въ спокойномъ экипажѣ, чѣмъ трястись на почтовой тележкѣ, но онъ остался въ Харьковѣ и терпѣливо дожидался меня. Мы выѣхали ночью. Часовъ въ шесть утра мы остановились на станціи напиться чаю. Впродолженіе всего пути князь занимался нашимъ общимъ хозяйствомъ и разливалъ чай. Самоваръ давно ужъ былъ поданъ и нетерпѣливо шипѣлъ на столѣ, а князь, озабоченный и блѣдный, то выбѣгалъ на дворъ, то вбѣгалъ въ комнату, не замѣчая ни меня, ни самовара.

 -- Что съ вами, князь? Вы нездоровы?

 -- Еще хуже этого.

 -- Что-жь съ вами случилось?

 -- Представьте ужасъ моего положенія, я потерялъ свой бумажникъ. Не знаю, въ Харьковѣ ли я его уронилъ, или въ пути, ночью, когда я не однажды выходилъ изъ экипажа.

 -- Развѣ въ бумажникѣ была крупная сумма?

 -- Сумма, положимъ, не крупная, да вѣдь я остался безъ гроша.

 -- Цѣль вашего путешествія -- близка. Со мной вѣдь доѣдете. Перестаньте же суетиться, да будемъ чаевать.

 -- Воображаю, какъ былъ бы я хорошъ, еслибы я ѣхалъ одинъ и еслибы случилась со мною подобная исторія. Всю дорогу, вы разсчитывались за обоихъ, я на послѣдней станціи предъ Е. думалъ разсчитаться съ вами. Вотъ и разсчитался.

 -- Все равно. Пожалуйста, не безпокойтесь.

 Подъѣхавъ къ переправѣ чрезъ Днѣпръ, мы узнали отъ паромщиковъ, что переправиться нѣтъ никакой возможности: рѣка еще, вѣтеръ сильно бушевалъ, а по рѣкѣ неслись цѣлыя ледяныя горы.

 -- Что дѣлать? спросилъ князь.

 -- Переправиться.

 -- Но какъ?

 -- Паромомъ.

 -- Да вѣдь опасно?

 -- Опасность эта устраняется десятью рублями.

 -- Какъ такъ?

 Я обратился къ лоцманамъ и посулилъ имъ за немедленную переправу красненькую. Лоцмана долго не рѣшались, но деньги одолѣли.

 -- Перевеземъ, что Богъ дастъ! объявили они, почесывая затылки.

 -- А опасно очень? спросилъ дрожащимъ голосомъ князь.

 -- Нешто не видите, ваше благородіе, какіе звѣри по рѣкѣ разгуливаютъ? отвѣтилъ атаманъ.

 -- А бываютъ несчастные случаи? спросилъ князь.

 -- Какъ не бываютъ!

 -- Ну, и что-жь, можетъ случиться?

 -- Мало ли что,-- всяко случается! Этакъ тебя толкнетъ -- ну, и паромъ пополамъ. Все бываетъ, ваше благородіе!

 -- Я не переправлюсь, рѣшительно объявилъ князь.

 -- Въ такомъ случаѣ, здорово оставаться, князь!

 -- Неужели вы рѣшаетесь подвергнуться такой опасности?

 -- Какъ видите.