Записки еврея

 -- То-то. Эта скрипка -- самаго великаго Панини. А знаешь ли ты, кто такой былъ этотъ Панини?

 -- Куда ему знать, раби Левикъ! отвѣтилъ за меня Хайклъ.

 -- Панини былъ царь скрипачей. Научился онъ играть на скрипкѣ съ помощью дьявола, которому продалъ свою душу, сидя въ ямѣ, куда его заперли на всю жизнь за то, что онъ убилъ свою жену. Изъ этой ямы освободили его тогда только, когда французскій король, шедшій однажды мимо, услышалъ такіе чудные звуки, какихъ ему не приходилось слышать во всю жизнь. Панини дали свободу, богатства и почести. Но за то игралъ же онъ, ухъ, какъ игралъ! Лопнетъ, бывало, струна -- онъ играетъ, лопнетъ другая -- онъ еще лучше играетъ, лопнетъ третья -- онъ еще лучше играетъ...

 -- Лопнетъ четвертая -- онъ еще лучше играетъ, докончилъ Хайклъ.-- Полно, отче! музыку подавай, пока водка не кончилась.

 Долго игралъ оркестръ, дирижируемый страшнымъ топотомъ ногъ раби Левика. Рѣзкій голосъ "чернушки" покрывалъ весь оркестръ. Раби Левикъ игралъ съ увлеченіемъ, то заливаясь соловьемъ на квинтѣ, то ревя благимъ матомъ на баскѣ. Сердце прыгало у меня въ груди отъ душевнаго наслажденія. Подобнаго музыкальнаго ощущенія я не испытывалъ больше въ жизни. Я былъ безконечно счастливъ. Въ заключеніе концерта, раби Левикъ отхватилъ бѣшенаго казачка собственной композиціи. Хайклъ не выдержалъ. Сорвавъ со стѣны бубны и завертѣвъ ими какъ-то особеннымъ образомъ надъ головою, онъ пустился въ неистовую пляску. Онъ выдѣлывалъ такія уморительныя па, что Цирка, Хася, я и всѣ ребятишки, въ буквальномъ смыслѣ, повалились со смѣха.

 -- Дѣти, баста! скомандовалъ раби Левикъ:-- инструменты на мѣста! Намъ предстоитъ довольно работы сегодня вечеромъ.

 -- Раби Левикъ! задушу, если Хася не споетъ! воскликнулъ Хайклъ обрывавшимся хмѣльнымъ голосомъ.

 -- Хочешь пѣть, Хаська? спросилъ отецъ.

 -- Хочу, согласилась безъ жеманства дѣвушка.

 Она запѣла унисономъ съ акомпаниментомъ скрипки отца, но запѣла такимъ свѣжимъ, серебристымъ, симпатичнымъ голосомъ, что у меня духъ захватило. Въ первый разъ въ жизни я услышалъ женскій голосъ, голосъ мягкій, сладкій до одурѣнія. Въ эту минуту я безъ памяти былъ влюбленъ въ некрасивую пѣвицу. Хася, вѣроятно, замѣтила это, и самодовольно улыбалась, не спуская съ меня глазъ.

 Уговорившись на счетъ уроковъ, которые я долженъ былъ брать ежедневно, мы попрощались со всѣмъ обществомъ; при чемъ Дирка обняла и поцаловала меня, раби Левикъ потрепалъ по щекѣ, а Сендеръ дружески попросилъ какъ можно скорѣе придти опять. Съ Хасей я не прощался: мнѣ было чего-то стыдно. Когда мы вышли въ темныя сѣни, мы наткнулись на Хасю, повидимому, ожидавшую насъ.

 -- А что, Сруликъ, хорошо я пою? спросила она.

 -- Да, согласился я застѣнчиво.

 -- Чаще, чаще приходи къ намъ; много тебѣ пѣть буду.

 -- Хаська, не соблазняй ты моего цѣломудреннаго Іосифа! погрозилъ ей Хайклъ.

 Хася звонко засмѣялась и убѣжала.

 -- Славная дѣвчурочка, похвалилъ Хайклъ: -- добрые люди! Нравятся ли они тебѣ? Правду говори.

 -- Ужасъ какъ нравятся. Я никогда не былъ такъ счастливъ, какъ сегодня.

 -- Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю быть фигляромъ въ этой доброй, честной средѣ, чѣмъ великимъ раввиномъ въ средѣ ханжей и торгашей? Тутъ я веселюсь и живу, а тамъ я прозябать долженъ, вѣчно оплакивая разореніе Іерусалима, тогда какъ мнѣ вовсе не жаль его.