Еврейскіе мои враги стояли внѣ моей сферы; я не принадлежалъ къ ихъ кагалу, а потому они ни чѣмъ не могли вредить мнѣ, кромѣ мелкой сплетни, мало смущавшей меня. Но еврейскій Ахиллесъ имѣлъ свою чувствительную пятку въ лицѣ неугомонной жены. Это обстоятельство вскорѣ сдѣлалось общеизвѣстнымъ. Еврейскіе кумовья и кумушки приняли подъ свое покровительство
Эти непріятные звуки услаждали мой слухъ нѣсколько лѣтъ сряду. Мало-по-малу я началъ къ нимъ привыкать. Жена жила врозь со мной, но на одномъ дворѣ, заправляла всѣмъ домомъ, фигурировала какъ хозяйка, пользовалась матеріальными удобствами и, съ горя и неудовлетворенной любви, полнѣла съ каждымъ днемъ. Она имѣла собственный кругъ знакомства, своихъ друзей, свои радости, свои печали, свои интриги, свои ссоры и примиренія. Ей самой надоѣло уже воевать со мною и обращать меня на путь истинный, но выпустить меня совсѣмъ изъ когтей она ни за какіе блага не соглашалась. Въ дѣло воспитанія дѣтей, устраненныхъ мною отъ вреднаго ея вліянія, она перестала наконецъ вмѣшиваться, сознавая свою полнѣйшую безправность въ этомъ отношеніи. Я втянулся въ эту жизнь и думалъ дожитъ уже такимъ обнавомъ свой неудачный вѣкъ, какъ случилось въ нашемъ отечествѣ
Судебная реформа, подъ популярнымъ названіемъ
— Г. Судья!
— Что вамъ угодно?
— Я имѣю залоба на моя зона Перле.
— Подавайте прошеніе.
— Г. Судья, я не умѣю писать.
— Попросите кого-нибудь написать.
— Я бѣдный, г. судья. Позволяйте мнѣ разсказать.
— Говорите.
— Я имѣю залоба на своя зена Перле…
— Въ чемъ состоитъ ваша жалоба?
— Жена моя Перле не хоцетъ ходить… да, ходить не хочетъ…
— Говорите яснѣе, куда ходить не хочетъ?
— Въ воду, г. судья, ходить не ходетъ.
— Въ какую воду?
— Обыкновенно вода, дто при банѣ.
— То есть, въ баню ходить не хочетъ, что-ли?
— Ахъ нѣтъ, г. судья, на цто мнѣ баня?
— Что-же вы хотите?
— Я ходу чтобы моя зена, Перле, пошла въ колодязь[88]
по закону.Всеобщее ложное понятіе о назначеніи новыхъ судовъ привилось, конечно, и къ той средѣ, гдѣ подвизалась моя недовольная, оскорбленная супруга. День и ночь разсказывались танъ разныя сказки о чудесахъ премудрости новыхъ судей, о соломоновскихъ рѣшеніяхъ, о томъ, что наконецъ наступило безграничное царство правды. Моя жена и услужливыя ея кукушки мотали себѣ на усъ и съ нетерпѣніемъ ждали открытія въ нашемъ краю гласнаго суда.
— Погоди ты у меня. И моя пора наступитъ; и на моей улицѣ будетъ праздникъ! угрожала мнѣ жена.
— Хорошо, обожду, улыбался я.
— Смѣйся, смѣйся; скоро заплачешь ты у меня!
— Будто?
— Да. Увидишь, что судъ тебѣ запоетъ!
— Какой-такой судъ?
— Новый гласный судъ.
— Что-же ты съ нимъ дѣлать станешь, съ новымъ судомъ?
— Такихъ, какъ ты, въ арестантскія роты ссылаютъ, даже въ Сибирь. Да!