— Барыня всѣ ваши покои заняла. Совсѣмъ перебралась сюда. Я урезонивалъ, урезонивалъ, ни что не беретъ. Перебралась, да и баста.
Задача представилась скверная. Я не зналъ на что рѣшиться. Пока я колебался и раздумывалъ, за спиною у моего лакея появились служанки моей супруги, съ такимъ злораднымъ выраженіемъ на грубыхъ лицахъ, что я вмигъ рѣшился завоевать непріятельскую позицію. И, въ наказаніе за злорадство, послать въ опасный бой этихъ-же самыхъ служанокъ.
— Сію минуту перенести всю рухлядь барыни въ ея покои, скомандовалъ я необыкновенно рѣзво — и очистить мою квартиру, или убраться вонъ изъ моего дома сію минуту. Понимаете?
Армія непріятеля тутъ-же перешла на мою сторону. Не прошло и часа, какъ мои комнаты были свободны. Пока происходило переселеніе, я стоялъ все время на улицѣ, на стужѣ. Меня била лихорадка, не то отъ холода, не то отъ внутренней безсильной ярости. Ко мнѣ долетали дикіе крики, площадная ругань, протесты на основаніи законовъ, адресуемые на имя моего лакея. На этотъ шумъ и гвалтъ сбѣжалась вся прислуга, шепталась и украдкой язвительно посмѣивалась надъ глупымъ положеніемъ своихъ хозяевъ. Что перечувствовалъ я въ эту, безконечную, безсонную ночь, не выразить мнѣ словами. Въ душѣ бушевали черные помыслы. Въ эту страшную ночь я былъ способенъ на самоубійство, на преступленіе. Я нѣсколько успокоился тогда только, когда солнечный лучъ ясноморознаго утра заколебался и заигралъ на моемъ изголовьѣ. Я вскочилъ на ноги съ непоколебимымъ рѣшеніемъ.
Я не считалъ себя на столько компетентнымъ въ еврейскихъ религіозныхъ законахъ, до предметахъ брака и развода, чтобы обойтись безъ посторонняго совѣта. Въ довольно отдаленной мѣстности я имѣлъ знакомаго ученаго раввина. Къ нему я и отравился за дружескимъ совѣтомъ. Я разсказалъ ему о своемъ несчастномъ, беавыходномъ положеніи и попросилъ совѣта.
— Ваше семейное положеніе мнѣ хорошо извѣстно. Извѣстно мнѣ и также и то, что вы не однажды вызывались обезпечить неразумную женщину, но что она васъ выпустить изъ своихъ когтей не хочетъ. Имѣете-ли вы и теперь похвальное желаніе ее обезпечить?
— Болѣе, чѣмъ когда-либо.
— Не можете-ли вы съ ней какъ-нибудь сойтись?
Мое лицо и глаза ясно отвѣтили за меня.
— Ну, хорошо, хорошо. Мой долгъ испытать всѣ мирные пути, прежде чѣмъ сказать послѣднее слово.
— Говорите-же послѣднее слово, рабби.
— Бракъ у евреевъ имѣетъ болѣе гражданскій характеръ, чѣмъ религіозный. Законы о бракѣ построены у насъ на самомъ либеральномъ основаніи. Наши талмудисты, относительно брака и развода, были такъ гуманны, что въ этомъ отношеніи уравниваютъ даже права мужчины и женщины, тогда какъ въ другихъ отношеніяхъ, еврейская женщина играетъ самую жалкую роль, роль полнѣйшей неправоспособности. Неправоспособность эта простирается до того, что она почти освобождена отъ «Тарьягъ-мицвесъ»[89]
. Принужденіе супруговъ къ совмѣстному сожительству, по законамъ еврейскимъ, не полагается. Напротивъ, бракъ безъ любви причисляется въ замаскированному разврату. Какъ какъ, такъ и жена имѣютъ полное право требовать другъ отъ друга развода во всякое время. Законы развода доходятъ даже до абсурда. Мужъ имѣетъ право развести жену даже за то только, что она часто— Слѣдовательно?
— Слѣдовательно, вы имѣете полное право заставить жену развестись съ вами за раздорную семейную жизнь; тѣмъ болѣе, что вы соглашаетесь ее обезпечить на всю жизнь.
— Какъ-же могу я
— Законы наши предусмотрѣли это затрудненіе. Жена считается окончательно разведенною однимъ врученіемъ разводнаго письма, изготовленнаго по извѣстной религіозной формѣ, при трехъ свидѣтеляхъ евреяхъ, не моложе тринадцати лѣтъ. При чемъ, вручающій мужъ, или заступающій его мѣсто (шелуахъ), долженъ сказать «вотъ твой разводный актъ (гетъ), отнынѣ ты свободна». Разводъ считается дѣйствительнымъ даже тогда только, когда его бросаютъ къ ногамъ разводимой жены. Изъ этого вы видите, что ваше положеніе не такъ безвыходно, какъ вамъ кажется. Но…
— Тутъ есть и но?