Записки фельдшера

— Ничего, я понимаю. Всякое бывает — и медики люди, тоже пугаются. Тем более, что не я один… — Я покосился на Егорку. Тот стоял, скрестив руки на груди, и ухмылялся, словно не было только что этой сумасшедшей четверти часа, когда мы боролись за жизнь пациентки.

— А… нет, один, — пробормотал я, вставая.

Входная дверь слегка скрипнула, впуская Машу и двух мужчин.

* * *

Я снова щелкнул зажигалкой. Робкий огонек оскудевшей за месяц зажигалки привычно лизнул кончик сигареты. Втянул в себя дым — закашлялся. Черт, ну не умею же курить… хорошо же это, наверное? Егор, как обычно, прислонившийся к стене, глядя на меня, зашелся смехом. Я ожег его наигранно злым взглядом, затянулся снова. Прислонился, как и он, спиной к стене гаража, чувствуя холод выстуженного к трем часам ночи бетона. Холод был приятным.

— Будешь?

Егор, как всегда, отказался. Я уверен, что он так же курит, как и все наши, просто стесняется.

— Выдохся?

— Да какой там хрен, — задорно буркнул я. — Хоть сейчас, еще на три таких же…

И профессионально сплюнул на газон, подражая Артемовичу, уже успевшему завалиться спать в машине и даже начать похрапывать. Получилось не очень. Егорка загадочно улыбнулся. Черт возьми, он всегда так улыбался, когда я пытался бравировать, скрывая дрожь в руках — словно знал, как себя обычно ведет перетрухавший салага, которому просто повезло. А сам-то — хоть бы что-то, намекающее на эмоции, из себя выдавил.

— Чего лыбишься, каменное рыло? — с деланым недовольством сказал я. Почти деланым. — Или сам не испугался?

— Испугался.

— Так какого ж… — Дым, словно только этого и ждал, попал не в то горло, и я закашлялся, убив возможность шикарно выругаться а-ля Артемович. Тем более — с его а-ля Польша шипящими ругательствами.

Егор постучал меня по спине. Потом потрепал мне волосы. Вот чего я с детства не любил — так это когда так делают. Словно малыша успокаивают. Но сейчас я лишь зажмурил глаза.

— Тяжко быть врачом, а? Нет, не отвечай. Дай додумаю. Ладно, я-то, чахлый фельдшер, недоврач, но перемедсестра, знать и уметь не обязан, но если сделал и справился — молодец. А ты-то? Ты ж все должен знать и уметь. И не смог — осиновый кол в тебя загонят. Это при том, что наша зарплата в три килорубля различается? А? Ведь всегда есть вариант, что ты чего-то не знаешь, чего-то не можешь, что-то проглядишь, что-то забудешь?

И этот вопрос я задавал уже не раз. Ответа не ждал. Каждый раз Егорка отмалчивался, уклоняясь от прямого ответа. Поэтому яростно затянулся сигаретой, готовясь продолжить монолог.

— Страшно, Леша.

— Каждый раз?

— Каждый.

Я, моргая, посмотрел на моего доктора.

— Врешь же? Ты… ч-черт, ты даже дышать ровнее не перестал тогда!

— Думаешь, это показатель?

И снова улыбается. И не поймешь, что прячется за улыбкой этого молодого парня, отличающегося от меня только словом «врач» в дипломе. Хотя мы могли бы в свое время играть в одной песочнице…

— Я тебе завидую, Егорка.

— Не мне.

О как? Я отрепетированным движением изогнул бровь.

— А кому?

— Себе, Леша. Себе завидуешь. Ты хороший фельдшер, просто хочешь быть лучшим из лучших. И этому лучшему ты завидуешь сейчас.

Я помолчал, разглядывая Егора в свете галогенового фонаря, многие годы заливающего стоянку санитарных автомобилей своим желтоватым светом.

— Я просто молодой чайник. Дурачок, который мнит, что, нахватавшись вершков, уже способен Бога обмануть и костлявой по паху ударить. Разве нет?

Егор подарил мне еще одну из своих загадочных улыбок. И, как обычно, я начал горячиться:

— Ну, не делай мозги, а? Говори по сути!

— Леша?

Я обернулся.

— Ты чего?

Мариша, грациозно… ох, как грациозно, куда там пантере и анаконде, скользнула за нашу задремавшую «Газель».

— Чего спать не идешь?

— Да так…

— Полчаса уже стоишь.

Ну да. Время летит незаметно. Хотя, если бы меня ждала такая девушка, я бы курением пренебрег бы. Я поднял глаза — Егор одобрительно кинул. Да, и он бы…

— Как-то застоялся я в стойле, — промямлил я.

Мариша фыркнула.

— Фишку я за тебя кидать должна?

Вот же болван! Каждая бригада, приезжая, кидает в специальный паз, сооруженный в окошке диспетчерской, фишку из оргстекла с номером своей бригады, написанным красной краской. Прощелкаешь — и поедешь вне очереди. А я «прощелкивал» частенько. Как и в нынешнем случае. Судя по тому, что уже две бригады, пока я с Егором толковал по душам, укатили на вызов, моя очередь настанет в крайне близкие сроки.

— Я сейчас — жалко сказал я, совершенно несолидным движением отбрасывая окурок за спину, вместо того, чтобы жестом бывалого скоропомощника, щелчком пальца отправить его в полет на территорию кулинарного училища, соседствующего с нашей подстанцией.

— Я кинула уже, — милостиво сказала Мариша, кутаясь в пушистый платок — большой, серый, такой, какой носила всегда моя бабушка. Как там его — оренбургский пуховый? Но даже этот архаичный аксессуар не уменьшал источаемого ею шарма. Везунчик, черт возьми, Витька Мирошин — с такой девчонкой встречается…