Записки фельдшера

До стационара мы добрались без проблем — пациент, которого звали Артуром, сидел тихо, убаюканный стихшей болью и наркотиком, кучерявый Грач, вызывавшийся нас сопровождать, хоть и орал всю дорогу, обещая неизвестным мне личностям в кафе различные жизненные неприятности, сильно не мешал. Я заботливо подложил под скованную шиной руку подушку из постельного комплекта, чтобы меньше трясло. Мы докатили до приемного отделения травмпункта, я, придерживая Артура за руку, усадил его на лавку и направился в кабинет врача. Там быстренько написал карту вызова и сопроводительный лист, обменялся взаимонеприязненными взглядами с сонным травматологом, вошедшим в кабинет, и вышел, кивнув больному:

— Доктор пришел, иди.

— Слушай, подожди немного, а? — позвал меня пациент.

— Что?

— Брат, денег бы тебе дал за работу твою, да не захватил. Все в кофейнике осталось, у наших…

— Да перестань ты, бога ради! — отмахнулся я. Какие тут деньги — голову не оторвали, и то спасибо. — Я тебе не за гроши помогал. За рукой лучше следи, это дело такое. Сам знаю, потому как тоже с вывихом хожу.

— Понятно. Товарищ по несчастью, значит. Тебя как звать-то, врач? — спросил Артур, натужно улыбаясь.

— Александр… Саша.

— Саш… номер трубы моей запиши. Если нужно будет чего — звони, не стесняйся. Слово даю, в беде не оставим.

— Да не надо мне номера…

— Пиши, говорю!

Чтобы только отвязаться, я нехотя набрал на сотовом одиннадцать цифр и сохранил под именем «Артур Б.» в памяти.

— Вот, — удовлетворенно произнес пациент, проконтролировав процесс. — Это… а чего за «Б» такое?

— Больной, значит, — усмехнулся я.

— А-а. Ладно, бывай.

— Счастливо.

На самом деле «Б» означало «бандит». Надо же было как-то запомнить столь выдающуюся личность. Звонить, конечно, ему я не собирался. Переживу как-нибудь без бандитских благодарностей.

* * *

С того вызова прошло больше года. Я практически забыл и об Артуре «Б», и о его обещании, если бы не вынудили обстоятельства.

Вызов, который мне дали по рации диспетчера, был на улицу Краснознаменную, к молодой девице, у которой болел живот. Подобного рода вызова постоянно передают фельдшерским бригадам. Так уж как-то повелось, что наш негласный профиль — травмы и животы. Что касается животов, то это дело святое — в рамках недавней моды ношения коротких маек, открывающих как живот, так и поясницу, и не менее коротких юбок, открывающих то, что по идее вообще открывать не стоит — каждую смену лично я возил по двое-трое таких вот заболевших с пиелонефритами[3] и аднекситами[4]. И ладно бы, надевали б они свои тряпицы в летнюю жару — нет, натягивают их с первым весенним подъемом температуры и снимают только тогда, когда начинает идти снег. Видимо, девушки давно смирились с мыслью, что красота требует жертв. Не думают они только о том, что жертвы могут оказаться неэквивалентны по своим масштабам удовольствию щегольнуть осиной талией и стройными ногами — например, когда они надумают обзавестись потомством.

Впрочем, вызов несложный для фельдшерской бригады — приехать, диагностировать, отвезти в первую городскую, в гинекологическое отделение, на получение дежурных кренделей от замученного подобными пациентами профильного специалиста, а там уж оставить их на попечение антибиотиков, анальгетиков и десенсибилизирующих средств. Редко на подобных вызовах бывает что-то действительно тяжелое, вроде прободной язвы или разлитого перитонита[5]. Все больше наши бригады выполняют роль бесплатного такси, доставляющего очередную занемогшую красавицу в стационар.

Нюансы я почувствовал еще на подъезде к адресу. На автобусной остановке мне, отшвырнув в сторону пустую пивную бутылку, замахал ручищами здоровенный детина, одетый только в бесформенные шорты, усеянные многочисленными мокрыми пятнами неясной этиологии. Мне он не понравился сразу — как только может не понравиться пьяный вызывающий, который выше тебя на голову и шире на полметра в плечах.

— Слышь, эта… — дыхнул парами алкоголя мне в лицо здоровяк, открывая дверь кабины и засовывая в нее заросшую недельной черной щетиной физиономию. — Давай, шустрее, вон туда рули, там девке плохо, загибается.

После этого он без спроса полез в кабину. Вытолкнуть его я мог бы, только вооружившись домкратом. Водитель косо глянул на хама, но отвернулся и промолчал. Да и не станет Артемович лезть в драку — годы не те. Мне пришлось, брезгливо сморщившись, терпеть это смердящее потом тело рядом, благо ехать оказалось недалеко.

— Там она, б…дь, с лестницы, короче, упала, — отвечал тем временем на мой незаданный вопрос незваный попутчик, — упала, короче, задом ударилась, хрен его знает, может там что-то, б…дь, сломала! Ты давай там, делай все нормально, короче! Там она, это, может, беременная — смотри, чтобы все сохранила!

— Разберемся на месте, — со сдержанной ненавистью пробормотал я. Просто, чтобы хоть что-то сказать — покорно слушать это мурло, разглагольствующее в моей машине на тему «давай лечи получше — не то будет хуже», было невыносимо. Подобные фразы, вне зависимости от того, как они сказаны, всегда звучат оскорбительно.