Записки Флэшмена. Том 1.

– Пытаешься выжить, – отвечает дон. – Пока. – Потом, к моему изумлению, он наклонился вплотную ко мне и выпалил: – И почему ты не мог просто умереть? Но нет, только не ты! Сотни полегли на той реке – но ты выжил! Все люди Пейтинги – отважные мужчины: линги, дравшиеся до последнего, сам Пейтинги, один стоивший тысячи. Все погибли! Только не ты. Ты барахтался в воде, где тебя нашли мои ребята. Им стоило бросить тебя утопать. Как и мне. Тьфу! – и он снова выпрямился, вне себя от злости.

Ну, я не ожидал, что встреча со мной доставит ему удовольствие, но даже в моем печальном состоянии такая бурная реакция казалась несколько чрезмерной. Может, я брежу? Нет, чувствовал я себя не плохо и, попытавшись поудобнее устроиться на подушках, обнаружил, что в состоянии сделать это без особого труда. В голове моей теснились сотни опасений и вопросов, но первым был следующий:

– Как давно я тут?

– Две недели, – он буравил меня глазами. – А если интересно где, то скажу, что координаты «Королевы Сулу» составляют примерно десять градусов южной широты семьдесят градусов восточной долготы, и идет она курсом зюйд-зюйд-вест. – Потом с горечью добавляет: – Ну что мне оставалось делать, раз уж эти дураки выловили тебя из воды? Оставить умирать от гангрены? Обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь? Ха! Это единственная вещь, которая мне не подвластна!

Еще не отойдя от долгого пребывания в беспамятстве, я не понимал его толком. На момент последней нашей встречи мы находились в более-менее дружеских отношениях, но с тех пор он сделал попытку убить меня, украл мою жену и вообще оказался одним из главных пиратов Востока, а это, конечно, существенно меняет дело. Я пытался привести в порядок свои мысли, но без успеха. Похоже, он жутко злится из-за того, что, Б-г знает почему, был вынужден отказаться от своего намерения дать мне подохнуть от яда. Тут даже не знаешь, что сказать, поэтому я промолчал.

– Тебе не сложно догадаться, почему ты жив, – говорит Соломон. – Это из-за той, чьим мужем ты был.

На ужасный миг я понял его так, что она мертва; потом смекнул: этот мерзавец намекает, что отнял ее у меня и сделал свое черное дело. При одной только мысли о том, как этот подлый пират, это восточное отребье, лапает мою крошку Элспет, растерянность и испуг покинули меня, излившись в ярость.

– Гнусный лжец! Это я ее муж! Она – моя жена! Ты украл ее, грязный пират, и…

– Украл? Ты хотел сказать, спас! – Глаза его сверкали. – Избавил ее от человека – нет, от скота, не достойного даже целовать ей подошвы! О, разве можно говорить о краже, когда отбираешь жемчужину у свиньи, оскорбляющей ее даже одним своим прикосновением, обращающейся с ней, как с какой-то наложницей, предающей ее…

– Неправда! Я…

– Разве я не видел все собственными глазами? Ты совокуплялся с той шлюхой в собственной моей библиотеке…

– Гостиной…

– С этой распутницей Лейд. Разве не твое имя стало в Лондоне нарицательным для обозначения похоти и греха, разврата и порока?

– Да никоим образом! Я никогда…

– Насильник, лжец, хам и развратник – вот от кого я спасал эту милую, отважную женщину. Я избавил ее от ада жизни с тобой…

– Да ты спятил! – прохрипел я. – Ей и в голову не приходило, что это ад! Она любит меня, будь ты проклят, как и я люблю ее…

Звонкая пощечина впечатала мою голову в подушку, и мне хватило ума оставаться в том же положении, поскольку на него страшно было смотреть: весь трясется, губы дрожат.

– Да что ты вообще знаешь о любви? – кричит. – Если еще раз с губ твоих посмеет сорваться это слово, я зашью их тебе, но сначала суну в рот скорпиона!

Ну коли так, спорить далее бесполезно. Я лежал, стоная, он тем временем овладел собой и продолжил, уже спокойнее:

– Любовь существует не для животных вроде тебя. Любовь – это то, что я почувствовал – в первый раз в жизни – тем вечером в «Лордс», когда увидел ее. С тех пор я понял так же верно, как то, что нет Бога, кроме Аллаха, так и для меня нет другой женщины, которую я готов обожать всю свою жизнь, жизнь, не имеющую без нее смысла. Да, теперь я знаю, что такое любовь.

Он глубоко вздохнул, весь дрожа. «Святой Георг, – думаю, – да это же сумасшедший!» Дон помолчал с минуту, потом снова забормотал, словно поэт после опиума.