Записки гайдзина

— Самое дешевое какое? — спросил Берлогин.

— «Серифу», — прочитал я. — Двести иен банка. Только я не слыхал про такое пиво. Черт знает, как это расшифровать. Может, «шериф»?

— Значит, американское. Берем.

Нам выставили две голубые банки с нефтяными вышками на боку. Под вышками было написано: «Шельф. Сахалинское пиво».

— Блин, — вырвалось у меня. — А я думал, «Шериф»…

— Ничего, — сказал Берлогин. — Зато дешево…

Он откупорил банку, сделал глоток и выпучил глаза.

— И они это называют пивом?!

— Это мы называем пивом, — поправил я. — Они только повторяют.

— А зачем продавать?

— Как зачем? Деревня русская. Клиент пьет и думает: это такое специальное русское пиво. И радуется. А себестоимость копеечная. Конторе прибыль.

Берлогин молча вертел в руках банку. Свою я обменял с доплатой на «Саппоро». Мы вышли обратно на площадь. Доплясавшие девки с организованным визгом сбежали со сцены; их сменил усатый и чубатый дядька в красной рубахе и серой папахе. Невидимый конферансье объявил через динамик:

— Сейчас выступит Миша. Он станцует настоящий косакку-дансу!

Публика восторженно зааплодировала. Заиграл матросский танец «Яблочко». Миша растопырил руки в стороны и картинно, с цыганским прищуром обошел помост. Публика хлопала в такт. Миша ударил себя в грудь, в живот, в колено, в щиколотку, в пятку. Народ одобрительно загудел. Миша сказал: «Эх!» Народ сказал: «Хай!». Миша присел. Привстал. Присел. Привстал. Народ экстатически завыл. Миша привстал. Присел. Привстал. Присел. Народ вошел в неистовство. Миша присел. Привстал. Присел. Привстал. У народа начался катарсис. Миша поклонился. Народ бился в судорогах. Миша с достоинством сошел со сцены.

— Ой, Петенька! — послышалось сбоку. — Не сердись, пожалуйста. У нас перестановка, Зойку на мамонта бросили, меня в ансамбль, на кассу японку посадили. Я тебе не успела позвонить…

— Ничего, — сказал Короедов. — Ты сделай главное, что обещала. Устрой мне встречу с вашим начальником. С самым главным. Скажи: по делу.

— Я сейчас… Устрою… Стой здесь… Не уходи…

На сцену взошла румяная тетенька в сарафане и принялась заунывно дудеть в какую-то жалейку. Берлогин, кривясь и морщась, пил сахалинское пиво.

— Здорово, земляки!

Рядом с нами стоял давешний плясун Миша.

— Здорово, казак, — сказал ему Берлогин. — Пива хочешь?

Миша покосился на банку.

— Не-е-е, — засмеялся он, как от хорошей шутки. — Такого не хочу.

— А ты какой казак, донской или кубанский?

— Я из вологодской филармонии.

— Что, вообще не казак?

— Вяколайнен моя фамилия. Какой я казак…

— А плясал грамотно!

— Да ну… Я вообще не танцор, я баянист… Но тут сказали, баян не нужен, а нужен косакку-дансу.

— Что это такое, кстати? — поинтересовался я. — Сколько раз слышал и до сих пор не пойму. Чисто японское слово.

— Леший знает, откуда они его взяли. Я им тогда по-всякому плясал, а они нос воротят: мол, не то. А как пошел вприсядку, сразу обрадовались: дескать, вот он, настоящий косакку-дансу. Так и пляши, говорят. Вот и пляшу теперь. А вы туристы?

— Нет, — сказал Берлогин, — не туристы. Эти ребята живут здесь. А я по бизнесу приехал.

— По автомобильному?

— Ага. Недавно занялся. Раньше медью промышлял. А еще раньше я был футболист.

— Иди ты! — поразился Вяколайнен.

— Форвард таранного типа. В хабаровском СКА.

— Надо же… А как вчера «Локомотив» с «Шинником» сыграл, не знаешь?

— Откуда… Днем бизнес, вечером пьянка, не до футбола. — Берлогин смял пустую банку и кинул в мусорный бак.

— Петя!!! — Рита стояла на той стороне площади и махала рукой.

— Быстро-то как, — удивился Короедов и взял меня за локоть. — Пойдем, поможешь. У тебя лицо интеллигентное. Мы минут на двадцать, — добавил он для Берлогина. — Встречаемся здесь.

Вслед за Ритой мы нырнули в служебный вход и попали в кабинет начальника, плотно сложенного мужчины средних лет, в белой рубашке без пиджака. Он встал из-за стола и вопросительно на нас смотрел.

— Здравствуйте, — сказал Короедов и поклонился. Я поклонился тоже. Начальник ответил наклоном головы и указал на два стула. Мы сели. Рита помахала нам пальчиками и исчезла в дверях.

— У нас к вам дело, — начал Короедов после церемонии обмена визитками. — Мы хотим познакомить вас с необыкновенно интересной певицей.

— С русской певицей? — поспешил уточнить начальник.

— Ну… — замялся Короедов. — В общем, да… В том смысле, что она поет на русском языке. Хотя, в принципе, может и на других. На английском может. Сможет и на японском, если очень понадобится. Мы ее научим.

— Понятно, — кивнул начальник.

— Дело вот в чем. Нас, русских людей, несколько смущает известный перекос культурного обмена в сторону чего-то такого, знаете, старинного… Ну вот, скажем, песни, которые пелись сто лет назад… Это интересно, конечно, — но это лишь одна сторона. А ведь публику должно волновать, что поется сегодня, не правда ли?

— М-м-м-м, — неопределенно помычал начальник.

— Эта певица очень популярна. Лучше ее вообще никого нет. Мы вам кое-что принесли, чтобы вы имели представление. Вот компакт-диск. Записан в Америке. Будет время, послушайте. Вот еще кассета…