Записки гайдзина

— Вы учите русский язык? —  как можно вежливее спросил я.

— Нет сейчас, —  сказал он. —  Давно. Военнопренный.

Он вытащил из нагрудного кармана белую картонку и протянул мне. Я прочитал:

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Г-н Кадзухо Сота награжден памятным знаком Роскомархива

«За созидательный труд на российской земле»

Председатель Роскомархива

Р. Г. Пихоя.

За удостоверением последовал сам памятный знак, выполненный в виде медали. На одной его стороне было начертано: «Бывшим японским военнопленным», а на другой: «По случаю выдачи справок о труде».

— Ничего не поня̀л, —  пожаловался дедушка, делая ударение на «я». —  Русский язык трудно.

Я объяснил ему суть документа в общих чертах. Он не довольствовался этим и пожелал узнать значение каждого слова.

— Чито такой со-дзи-да-тэ…

— «Созидательный»? Ну, это когда ничего нет а потом: раз, и есть. Потому что работал.

— А где «работал»?

— Вот здесь. «Труд» это значит «работа».

— А-а-а… На-ро-сси-и-су…

— На российской. Значит, на русской. Ну, Россия!

— Поня̀л. Дзе-му-ре… Чито такой?

— Земле. Ну, земля! —  Я пнул носком ноги асфальт.

— Земля! —  повторил он, и глаза его загорелись. —  Земля! —  вырвалось у него снова. —  Земля! —  произнес он в третий раз и задрал голову вверх, будто вспоминая что-то. Затем радостно хихикнул и сказал:

— Копай-копай!

* * *

Кадзухо Сота никогда не носил погон. Разгром Квантунской Армии застал его семнадцатилетним телеграфистом, сидящим в захудалом отделении связи среди маньчжурских сопок. Гражданский статус нисколько не смутил сталинских соколов, и Кадзухо пришлось созидательно копать российскую землю наравне с вчерашними солдатами. Ему несколько не повезло с фамилией: лагерные вертухаи переиначили «Сота» в «Сытый», и любили шутить по поводу того, что сытого кормить не надо.

— А потом… такой маренький… как по-русски? По-японски это номи-сирами.

— Блохи и вши.

— Бурохи и фуси?

— Да.

— Бурохи и фуси очень много.

Дедушка лихо крутанул руль и мы выехали на скоростную дорогу. Оставалось полчаса езды до его дома, куда он зазвал меня погостить на вечерок. Бывший военнопленный уверенно давил на газ и травил лагерные байки. Когда ему не хватало русских слов, он заменял их матюгами — а к японской лексике прибегал крайне неохотно.

— А потом… как это… Самогонка! Рюбишь?

— Не очень.

— Йоппу товою матти! А я рюбрю! — Он постучал себя в грудь. — Я сибиряк!..

* * *

Сибиряк Сота свернул с автострады в каком-то мелком городке, поплутал по узким улочкам и припарковал машину на небольшой стоянке. Я вообразил, что мы уже добрались до его дома — но не тут-то было.

— Вырезай, — скомандовал он. — Пойдем японские макароны есть.

Подивившись грамматической отточенности этой фразы, я послушно вылез и последовал за своим новым знакомым в двери маленькой лапшевни. В общем-то, и следовало ожидать, что угощать он меня будет не дома — заранее известить жену о приеме гостя не было времени. Мы уселись за массивный стол и принялись изучать меню.

— Самогонка нету! — сокрушенно вздохнул дедушка и зашелся хохотом. Собственные шутки приходились ему по вкусу.

Отсмеявшись, он заказал две миски рамена. Подоспели они довольно скоро. Спутанные в клубок макароны нежились в темном соевом бульоне, а сверху на них благородно возлежали ломтики свинины.

— Это как по-русски? — поинтересовался дедушка Сота.

— «Свинина».

— Нет! — протестующе воскликнул он, потом опять задрал голову и несколько секунд вспоминал. После чего наставительно поднял палец и сказал: — Это чушка!

Я не возражал против чушки и принялся за еду. Дедушка одобрительно покивал моему владению палочками и весьма членораздельно произнес:

— Порекомендуйте мне недорогую гостиницу.

— Что?! — опешил я.

— Нет-нет! — замахал руками дедушка, достал из кармана разговорник, нашел нужное выражение и поправился: — Приятного аппетита.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Сота-сан уже несколько раз ездил в места своего пленения, где осталась могила его брата. Всякий раз он понемногу совершенствует свой русский по японским учебным пособиям. Поэтому теперь его русский состоит из двух слоев: в одном слое «капуста-картошка», «подъём» и «работай, сука», а в другом — «позвольте вас побеспокоить», «окажите такую любезность» и «приходите к нам еще». Слова из первого слоя он помнит очень хорошо, а из второго — часто путает.

— Ничего не понимай, — пожаловался он мне. — Хочу снова военнопренный.

И еще раз от души посмеялся собственной шутке.

* * *

Дом оказался совсем рядом — далеко не бедный, с садом и гаражом. На шум двигателя выбежала классическая японская бабулька. Она усердно кланялась и лопотала приветствия. «Жена», — пояснил дедушка Сота и матюгнулся.