Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

Я отвечал, что это волнение есть неизбежное следствие деятельности и образованности французов; что часто народ, при поспешном просвещении, увлекается своими суждениями и страстями. «Впрочем, я надеюсь, — прибавил я, — что благоразумный государь сумеет не только потушить волнение, но даже воспользоваться им, чтобы разрушить замыслы людей, желающих возвыситься среди внутренних смут».

«Поверьте, — отвечала государыня, — одна только война может изменить направление умов, согласить их, дать страстям другую цель и возбудить пряной патриотизм. Эта необходимая война покуда еще не начинается. Однако я не полагаю, чтобы вы могли обойтись без нее. Пруссия и Англия вас вызывают на борьбу, и я знаю, что шведский король явно склоняется на их сторону».

Перемена в нашем министерстве была чувствительна лично для меня: я узнал, что, после разрыва Порты с Россиею, принц Нассау выехал из Парижа, уполномоченный архиепископом тулузским, отправился к Потемкину и вступил с ним в тайные переговоры. Я тотчас написал ему и осуждал его действия. Вслед за тем он приехал в Петербург с оправданием. «Сознаюсь в моей вине, — сказал он мне; — я на интриги не мастер, и вы мне открыли глаза. Я думал оказать вам услугу, действуя на Потемкина в пользу заключения союза, о котором вы здесь хлопочете. Я должен был догадаться, что Бриенн, поссорившись с отцом вашим, вздумал употребить меня для того, чтобы лишить вас чести устроить этот договор. Но довольно было одного вашего слова вашему сотоварищу по оружию, и вот я к вашим услугам. Я не сделаю ни шага, не скажу ни слова без вашего согласия».

Я узнал его в этих речах и расцеловал. Я предупредил его, что государыня будет, вероятно, говорить ему о французских делах и расспрашивать его, в каком положении они были при его отъезде, и указал ему, о чем надо умолчать и что сказать. Он оправдал мою доверенность благородством и искренностью. Императрица, как я ожидал, объявила ему о предполагаемом нашем союзе и сказала, что, несмотря на его желание, она не может высказываться более, не зная в точности наших намерений. «Как вы думаете, — спрашивала она, — исполнит ли французское правительство свои предположения? »

Его ответ был прямой; да он и не мог допустить нерешительности и робости. Он уверил императрицу, что мы решились поддерживать Голландию, так несправедливо притесненную Англиею и Пруссиею, и, по моему совету, прибавил, что во Франции особенно желают, чтобы государыня закрыла англичанам свои порты.

«Я не отказываюсь от этого плана, — отвечала императрица, — но прежде, чем решиться на него, нужно, чтобы моя эскадра, которая скоро будет готова, вошла в Средиземное море».

Я обо всем донес своему двору и, не жалуясь на тайное поручение, данное принцу Нассау, дал однако понять архиепископу, что его мелкие козни не удались. Почти в тоже время принц и принцесса Оранские известили императрицу об успешном восстановлении их власти. Ответ государыни, как мне сказали, был сухой и даже слегка колкий.

Итак во всех отношениях намерения государыни могли придать мне надежды и уверенности. Нужно было только получить от двора моего более ясные и положительные повеления, и я наконец дождался их. Курьер привез мне депеши которые крайне меня удивили и лишили всякой надежды. Монморен, вместо того, чтобы поздравлять меня с успехом, упрекал меня в строгих выражениях за то, что я слишком поспешил и зашел так далеко. Это было несправедливо: нисколько не удаляясь от инструкций, я, в силу предписания, только выразил желание сблизить оба кабинета, и не моя была вина, что это предложение, сделанное в то время, когда англичане отваживались на действия самый смелый и опасный, было хорошо принято императрицею, и что она увидела в нем формальное предложение союза. Не позволяя себе решительных действий, я их только ожидал. К тому же, независимо от меня принц Нассау, в тайне уполномоченный, говорил с Потемкиным в том же смысле. Каких еще нужно было доказательств, что я не нарушил наставлений, мне данных? Впрочем все объяснилось. Финансовые затруднения и противодействие парламентов всем мерам, которые предлагало министерство, чтобы выйти из кризиса, — вот что охладило воинственный пыл, на мгновение охвативший наше правительство. Страх победил чувство вражды, и мы согласились на конвенцию с англичанами, в следствие которой мы прекратили наши вооружения. Переговоры о предположении союза четырех держав шли потихоньку только для виду и, разумеется, были совершенно бесполезны для нас.