Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

На другой день я увидала наш маленький садик. Затем г-жа де-Тарант поспешила познакомить меня с своими родственниками. Герцогиня д’Юзес (d’Uzès), сестра ее, была в Париже с своим мужем, которого я уже видела в Петербурге, когда он сопровождал туда г-жу де-Тарант при ее приезде из Лондона. Герцогиня Шатильон, мать ее, была в замке Бидвиль, в 8-ми милях от Парижа. На третий день она приехала навестить нас с г-жей д’Юзес, своей внучкой. Я поехала на встречу в Версаль. Она приняла меня дружески и дала букет цветов.

Через два дня, граф Караман, старинный друг моего дяди, также приехал к нам и привез с собой трех своих дочерей: виконтессу де-Сурш, виконтессу де-Водрёйль, графиню Баши и внучку ее m-lle де-ла-Фор. Мы познакомились без всяких церемоний, и через час между нами установились такие простые отношения, как будто мы провели вместе всю жизнь. Г-жа де-Сурш первая дала мне это заметить.

— Это совершенно естественно, — отвечала я. — Мне не доставало только полюбить лично всех вас.

Г-жа де-Тарант повезла меня затем в отель Шаро. В нем жили в то время только графиня де-Сен-Альдегонд и графиня Беарн. Маркиза Турсель, их мать, и герцогиня Шаро, сестра, были в деревне. Г-жа де-Сен-Альдегонд приняла меня с таинственностью и простотой, которые не допускают стеснения при первом знакомстве, но г-жа де-Беарн, в продолжение всего моего визита, сохраняла полное хладнокровие, которое имело характер наблюдения. Я мало видела лиц, более интересных и подходящих к соединению всех добродетелей. Г-жа де-Шатильон и г-жа де-Тарант водили меня также к г-же Клермон, к княгине де-Тенгри, к графине де-Люксембури, которая квартировала в том же доме с графиней де-Монморанси Танкарвиль, своей сестрой. Мы посетили также герцогиню де-Жевр, последнюю из фамилии Дюгесклен, и герцогиню де-Бетюнь, тетку по отцу г-жи де-Тарант, у которой жила ее внучка, г-жа Евгения де-Монморанси. Герцогиня де-Бетюнь приняла меня в своей спальне, обитой красным. Она сидела в большом кресле, около нее была шифоньерка, а на коленах маленькая собачка на четыреугольном куске серой тафты. Я познакомилась еще с графиней Ипполит де-Шуазёль и с графиней де-Серанс, ее сестрой. Круг моего знакомства расширялся ежедневно: друга m-me де-Тарант принимала везде с участием. Г-жа де-Турсель вернулась из деревни с остальными членами своего семейства. Герцогиня де-Шаро приехала тотчас же ко мне и пригласила меня самым любезным образом навестить ее в пятницу, приемный день ее матери. Это интересное и почтенное семейство было в сборе в том же доме. Я была там с г-жей де-Тарант и видела множество дам прежних времен, между прочим герцогиню Дюра, княгиню Шиме, ее друга в продолжение 40 лет, и княгиню де-Леон, невестку г-жи Танкарвиль.

В это время Бонапарт был консулом, и двор его находился в Тюльери. Общество, которое я видела, представляло поразительный контраст с тем, которое я встречала по другой стороне мостов. То была квинт-эссенция старинного дворянства, неприкосновенная в своих принципах и сделавшаяся жертвой революции. Душа и сердце находили отраду среди этого редкого единения. Ум мог только наслаждаться всем представлявшимся ему: тон, грация, а в особенности принципы, привлекали, восхищали и заставляли наслаждаться обществом, в котором твердая последовательность убеждений соединялась с самой естественной любезностью. В скором времени со мной стали обращаться в отеле Шаро и в отеле Караман, как с сестрой; друзья того и другого семейства осыпали меня вниманием. Самолюбие мое могло бы быть польщенным, если бы я имела время думать о том, но душа моя была слишком глубоко тронута, чтобы я могла заниматься собой. Граф Морков, наш посланник в Париже[249], приехал спросить меня, к какому 16-му желала я назначить мое представление к первому консулу[250]. — «Вы удивляете меня, — сказала я ему, — неужели вы думаете, что я поеду ко двору этого простонародного короля? Я не затем приехала сюда, чтобы унижаться». — «Но если вы не представитесь, то будет слишком заметно: все ваши соотечественницы это сделали. Англичанки, польки, немки, никто этого не избежал». — «Если-б даже и китаянки были там, я все-таки не поехала бы». — «Вы повредите г-же де-Тарант: подумают, будто она вам это советовала, и у вас будет так много неприятностей, что вы будете вынуждены оставить Париж». —  «Я оставлю его с удовольствием, если это будет нужно для доказательства моих принципов; что же касается г-жи де-Тарант, то с ней ничего другого не может случиться, как только предложат ей выехать из Франции, и она это сделает без особенного горя». Граф Морков, видя, что ничего не выигрывает, замолчал, беспокоясь, как бы ему не было какого либо запроса и замечаний из-за меня.