Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Мой муж, еще очень страдавший от своей желтухи, находился в гостиной, где ежедневно собирались наши общие друзья, чтобы поплакать и принять участие вместе с нами. Я покидала на минуту моего несравненного друга, чтобы ободрать моего мужа, печаль которого раздирала мне душу. Герцогиня Виртембергская при этом страшном событии была ангелом утешения для меня: она являлась почти каждый день и находилась у нас за час до смерти m-me де-Тарант. Я никогда не забуду ни ее слез, ни того, что она мне сказала. Она приезжала утром, и я ее принимала в моей мастерской, отделенной комнатой от комнаты больной. При каждом конвульсивном крике m-me де-Тарант я бросалась к ней. В последнее утро ее жизни, когда герцогиня была еще у нас, я услышала, что m-me де-Тарант испустила страшный крик. Я прибежала к ней, она схватила мою руку, и я почувствовала, что ее рука была покрыта потом смерти. Она сжимала ее с конвульсивной оставшейся еще у ней энергией, ее агония отняла у меня мои последние силы, я боролась сама с собой, как жертва, потерпевшая крушение среди волн. Я пыталась отдернуть свою руку, которую она держала, едва сдерживала рыдания, но предпочитала умереть, чем обеспокоить ее. Бог повелевал мне самоотречение, мне казалось, что его во мне больше не существует. Эта смерть, это зрелище истины выбивали меня из сил. M-me де-Тарант молилась за меня; ей я обязана тем, что имела силу все перенесть и пережить ее.

Наконец, настало страшное 22 июня. В час обеда я согласилась оторваться от нее, чтобы успокоить моего мужа, который требовал этого постоянно, но перед тем, чтобы оставить комнату, я еще раз подошла к ней. Она была в полной агонии, я пощупала ее пульс — он больше не бился. Она взяла мою руку с необычайною живостью: «Скажите мне, что вы себя хорошо чувствуете, скажите, чтобы не страдаете». «Я хорошо себя чувствую, — сказала я, — дай Бог, чтобы вы себя чувствовали так, как я». «Силы меня еще не покидают, — ответила она, — но это не долго продлится». Доктор Крейтон уверил, я не знаю почему, моего мужа, что она еще будет жить, и что ей нужно дать куриный бульон. Когда чувствуешь себя несчастным, то хватаешься за малейшую надежду. Мой муж не входил в комнату больной, он не видел ее агонии. Я села за стол с отчаянием. Горничная позвала мою дочь. Я хотела идти за ней, но мой муж просил меня остаться, повторяя то, что сказал Крейтон. Я мучилась, но решимость заставила меня покориться. В конце концов, не имея возможности противиться тяжелым предчувствиям, я убежала — ее уже больше не было. Отец Розавэн[281] закрыл двери ее комнаты, прося меня туда не входить. Меня провели в комнату моих детей. Рыдания душили меня. Мне принесли три распятия. Одно всегда находилось перед ней, второе служило ей во время причастия, а третье дал ей герцог Ангулемский. Она положила их рядом с собой накануне смерти, а моя дочь приложила их к ее губам в ту минуту, когда она испускала дух. Вид этих трех распятий остановил мои слезы. Мои взоры пожирали их, все окружающее стало невидимым. Бог поглотил всецело мою душу, дружественная мне душа молилась за меня. Я почти осмеливаюсь сказать, что испытывала святую радость.

Каждый из нас, казалось, потерял свою силу; мы ее нашли в чувстве печали, общем нам всем. Постоянное занятие заботами о любимом существе, попытки облегчить его страдания, доставляют деятельность, которая поддерживает; но когда предмет стольких забот исчезает из наших глаз, мы остаемся уничтоженными. Все облагораживается дружбой. Мы ей оказывали самые низкие услуги, она нуждалась в нас каждую минуту. Я вспоминаю, что дней за пять до ее смерти я одна сидела возле ее постели. Вошел Крейтон. Он приехал из Павловска и сказал m-me де-Тарант, после того, как пощупал ее пульс, что императрица-мать поручила ему высказать ее участие, и что она просила послать ей сказать, не хочет ли она каких либо фруктов. «Поблагодарите ее императорское величество, — отвечала она, — я ни в чем не нуждаюсь». Потом, как будто с силой поднимая свои ослабевшия руки, она прибавила: «Но, кроме того, скажите императрице, что она никогда не имела таких друзей, как я». Каждое ее слово останется навсегда запечатленным в моей душе.