Записки грибника

— От теперь узнаю, а то уж по старости видеть плохо стал. Помыслилось, чай не с Федором словом молвлюсь. — Анисим прищурился, от чего вокруг глаз собрались морщинки и посмотрел куда-то за мне за спину.

— Зачем это все? — Я протянул ему купчую.

Он словно, не видя и не слыша меня, продолжал. — Когда мне было годов столько же, хотел друкарню свою построить. Все нашел, что смог купил, да только вот не заладилось с плотниками. Самому… Я по гроб жизни, делал бы, а они цену заломили, хоть в холопы продавайся, ибо гроши взять не откуда.

Взглянул в глаза, — Ивану… даже на могилке не был…

Вроде слова простые, сказаны тихо и спокойно, словно сам с собой человек разговаривает. Да вот по спине холод струиться, а душу, словно в тиски зажало…

Хочется завыть — не получается, горло тугой петлей перехвачено…

Плакать — слезы сохнут на ледяном ветру…

Остается, только молится…

'Отче Небесный, искупителю Иисусе Христе, Боже Душе Святый, истинный, единый и высочайший Утешитель!'

Не говоря ни слова, выхожу в мастерскую, по пути прихватив за рукав Мишку, — дуй ко мне, на полке у оконца, на самом верху, баклажка лежит, неси сюда.

— Саня, разбери на столе, чтоб сесть можно было. Клим, принеси чего зажевать и посуду.

Парень уже был на пороге. — И это… Клим, на сегодня думаю, хватит. Закругляйтесь. — Не оборачиваясь, он кивнул и вышел.

— Анисим, — Позвал, а когда обернулся он стоял у меня за спиной и смотрел на нашу кипучую деятельность, — А, ты уже здесь. Извини за такой беспорядок, в доме не лучше. Узлы свертки, кулечки. Не обидишься, ежели мы с тобой здесь сядем и чарку разопьем?

— Не откажусь и не обижусь. — Анисим сдвинул стоящий на лавке короб с каким-то барахлом, сел

Подставил колченогий табурет, осторожно присел на него, если не дергаться то усижу.

Облокотился на стол, глянул на сидящего напротив собеседника, отвел взгляд в сторону, пальцы забарабанили по столешнице, выбивая немудреную дробь.

А он сидит… Само спокойствие…

— Анисим, за каким хреном ты это сделал? — Я заговорил, а то бы лопнул, от переполнявших меня слов.

— В кои века сделал доброе дело, а меня таперича за него пытают.

— Ты же знаешь, что я тебе половину жизни эти деньги отдавать буду.

Он отмахнулся, — Пустое, лошадку свою продай, на долг хватит и ещё останется.

— Друзей не продаю. — Ответил, как отрезал, может немного и резковато. Да Анисим, по-моему, и не заметил этого или пропустил, мимо ушей. Только кивнул.

— Жагры, кои ты делать собрался, приказ брать будет по тринадцать алтын и одну деньгу. Вот с них и отдашь.

— да я ещё ни одной не сделал, дай бог только к зиме и начнем.

— А мне не к спеху, как отдашь — так и отдашь…

Хлопнула входная дверь. Это пришел мелкий, принес баклажку, тут же следом вошли ребята с мисками и кружками. Огурцы, хлеб, копченое сало, маринованный чеснок, квашеная капуста (уже не ахти. Вялая, не хрумкая) кувшин кваса, вот и вся закуска. В посуду налил немного, на самое донышко, своей настойки. Взял кружку, подождал пока Анисим не возьмет свою, — За тех, кого с нами нет.

Выпил и осторожно выдохнул через нос. Доза спиртного мягко прокатилась по пищеводу, ухнула в желудок и свернулась клубочком, приживаясь. Отломил хлеба, прикрыл сверху кусочком сала, отправил в рот.

Мне спирт в горелках нужен, чтоб горел, как положено, ровным синим пламенем, а не подмаргивал контуженым паралитиком. Поэтому немного удивился, услышав сипенье. Отрываю взгляд от закуски…

Мать моя женщина… Мой 'дед' сидит, выпучил глаза, и пытается вдохнуть, держась одной рукой за горло, другой тянется к кувшину с квасом.

Старческий кадык ходил ходуном, когда он глотал живительную влагу. Думаю он высосал половину, прежде чем оторвался от кувшина.

— Федя, упреждать надобно, — чуть слышно прошипел. Ухватил огурец из миски, надкусил и стал высасывать из него рассол.

Я тем временем налил по второй, сами знаете — поздно выпитая вторая, зря налитая первая.

Он покачал головой отказываясь.

— Надо, надо. Эта проскочит и, не заметишь, враз полегчает, давай. — Сдвинул ему под руку посудину.

А то спирт ему мой, на клюкве настоянный, не по нраву… Это тебе казенная бормотуха, которой только клопов морить.

— От ты… — Не договорив, он взял кружку, выдохнул и залпом выпил. Задержал чуток дыхание, медленно вдохнул, куснул огурец и стал жевать.

Я последовал его примеру, принялся курощать сало, вольготно раскинувшееся в миске. Утолив легкий голод (не ел ещё ничего завтрак, между прочим, был давно)

— Анисим, что ты там про коня говорил? — Что мне в голову пришла такая мысль.

— Ему цена сто рублей. Продать надумал?

— Нет. Ты мне вот что скажи. А ежели замок вместе прикладом будет?

— Ты лучше с Каширскими сговорись, чтоб они тебе стволы продали, за готовый мушкет, много больше получишь.

— А почем казна их берет?

— Кого?

— Фузеи, блин… — И задумался. И хочется и колется да мамка не велит.