Воробей клюнул кисточкой в баночку с краской, выжал лишнее о край, оправил волоски.
Писать начал, как всегда, с середины - для симметрии: "МЖ" в одну сторону, "УР" - в другую, "ЖМУР" хорошо лег на сухой теплый от котла трафарет. Буквы получились широкие, разлапистые. Короткая фамилия всегда лучше - не жмешься, что писать некуда, хоть на другую сторону залезай. Один раз так и сделал: на оборотной стороне дописывал - не рассчитал, а переделывать настроения не было. Тетка-заказчица все удивлялась: понятно ли будет. Будет, еще как будет - и всучил ей хитрый трафарет.
Обычно трафаретов на складе не было, а в бюро за ними машину гонять целая история. Обходились.
Собирались старые трафареты из мусора, на худой конец, с бесхозов дергали. Безымянные от дождя, снега и времени. Сваливали их за котлом - пусть сохнут. Ребята с часовни заносили, подберут где - и занесут. Знали, что дефицит.
Высохшие трафареты Воробей с Мишкой жирно красили тусклой серебрянкой и снова клали сушить - теперь уж на котел. Через день-два трафарет шел в работу.
Положено: захоронили, и трафаретик готовый - фамилия, имя, отчество, даты - в свежий холмик, чтоб не путались родственники без привычки и не прихорашивали чужую могилу, и такое бывало. А плата за него, за трафарет, в оплату могильную входит. Там все учтено. Да толку-то, что учтено. Отродясь никто не писал их загодя. На других кладбищах - отрытых, серьезных - писали, а здесь нет. Загодя писать - на окладе сидеть будешь, на пиво не заработаешь, не то что...
Хитрили: вылавливали возвращавшихся после захоронения заплаканных родственников и безразлично напоминали про трафарет... Родственники покорно плелись в трафаретную. А там Воробей или Мишка показывали один на другого: "Вот с художником говорите". Художник нехотя - "Уж так и быть" - соглашался сделать к завтрему: "Что ж вовремя не заказали, сейчас даже и не знаю, смогу ли, - работы много".
Благодарили по-разному: от полтинника до червонца. Однажды золотозубая в драгоценном каракуле ассирийка дала Мишке четвертак: "Выпей, парень, помяни... Какой айсор был!.." Воробей, восемь лет лопативший могилы, глазам не поверил.
Этой зимой он попытался усовершенствовать систему: вылавливать клиентов у кладбищенских ворот или у церкви до захоронения. Задумать-то задумал, да против кладбищенских правил, что и дало вскорости себя знать. Часовня скопом приперлась в трафаретную выяснять отношения. Выяснили по-хорошему: до захоронения - атас, сначала мы клиентов трясем, потом вы трафареты ловите. И чтоб в последний раз. Ребята обижаются. Ссориться нам, Воробей, с тобой ни к чему. И своему студенту скажи, чтоб больше не лез...
Воробей окрысился, но больше для вида - бесстрашие заявить. А какое там, к матери, бесстрашие, когда над правым ухом впадина в два пальца, кожицей вместо кости затянутая, и слуха нет. Подойди сзади да щелкни пальчиком - вот и нет Воробья, пиши ему самому трафарет! Спереди, правда, подходить не стоит...
...- С ним рассчитывайся, он бригадир. - Воробей показал на Мишку.
Женщина протянула трешку.
- Хватит?
- Вполне, - ответил Мишка и сунул бумажку в карман.
- До свидания, - женщина взяла свежий трафарет и вышла из котельной.
Мишка вышел следом - ловить клиентов.
Никого не было. Сытые голуби у церкви лениво поклевывали пшено и теребили хлебные крошки.
Яковлевна прихорашивала могилу молодого подполковника милиции, улыбавшегося с полированного высокого черного памятника.
- Анна Яковлевна, чего с ним случилось? Молодой... - Мишка вычел рождение из смерти. - Тридцать восемь, совсем молодой. Ребята говорят, застрелили...
- А то они знают! Выступал на собрании поговорил, сел и помер. Сердце... так, сижа, и помер.
- А вам сколько лет, Анна Яковлевна?
- Мне, Мишенька, восемьдесят два в июне будет, если доживу. Уж больно на ноги тяжело ходить стала. Пять могил своих даже Розке отдала, на девятнадцатом у забора. Далеко ходить.
- Да хватит вам работать, поотдыхайте...
- Это что ж, на пенсию? Дома сидеть? Да без работы я скорее помру. А здесь благодать. Природа...
Яковлевна вздохнула, веником огладила памятник, смела сор с полированного цветника, посыпала песком у оградной калитки. Потом собрала инструмент: лопату, веник, метлу, ведерко с песком - и двинулась по своему многолетнему маршруту дальше к уборочным могилам.
К воротам кладбища подкатил кургузый автобус. Из него вышла группа пожилых людей. Высокий старик крикнул:
- Молодой человек! Не поможете?
Мишка подошел. Вдвоем с шофером они вытянули из машины гроб и занесли в церковь. Старик сунул Мишке два рубля.
В церковь занести можно, если хозяева просят, а вот из церкви ни-ни: тут уже часовня управляется. И хозяева хоть оборись - никто с хоздвора за гроб не возьмется. Все по закону.
Мишка постоял, обошел от безделья церковь, заглянул в контору. Клиентуры не было. У батареи томился Ваня - дежурный милиционер, на боку у него висела пустая сплющенная кобура, а в окошке позевывала косая Райка, приемщица. Увидев Мишку, она подалась вперед и, глядя не на Мишку, а на Ваню, попросила: