Записки гробокопателя

Синяк смешил дам. Обмотал длинной укропиной сразу три кильки и, держа их за конец травинки, спустил рыбешек в распахнутую, белоснежную даже с исподу пасть, как положено, ногами вперед.

Саша нет-нет да и поглядывала на фотографию с голой Светкой. Наконец не выдержала.

— Что за дама? — небрежно бросила она, не оборачиваясь к стене.

— Жена моя прошедшая, — не чувствуя подвоха, отозвался Синяк. — Корефанка наша с Жирным была.

— У нее фигура, как у Мадонны, — не к месту влез Роман. — Несмотря на изобилие детей.

И Саша взорвалась.

— Да у вашей Мадонны вообще никакого сложения!.. И, кроме того, сейчас у женщин рот важен, а у нее рот никуда!..

Таня вспомнила, видимо, про свои зубы, невольно дотронулась пальцем до воспаленной верхней губы. Чем привлекла внимание разоравшейся Саши, которая прищурилась, отерла пальцем уголки рта и, шумно втянув воздух, выпалила:

— А трудно, скажи мне, было на эту работу устроиться?

Таня промокнула губы салфеткой. Счастливый человек: уж Сашка из себя выходит, чтобы ее достать, а ей хоть бы хны, не реагирует.

— У нас одна девочка ездила в Москву… Потом нам в отделе посоветовала. Пока фабрика все равно не работает, мы в бессрочном отпуске… Нам зарплату уже год не выдают. Только пряжей или суровьем. Иногда носками…

— Интересно… — раздосадованно протянула Саша. — А техника безопасности?

— Так я не постоянно. Я временно, пока Леночка в институт не поступит.

— А Леночка знает? — совсем очумела Саша.

— Я прошлым летом за двумя бабушками ходила, — сказала Таня, решив, видимо, как-то оправдаться. — Одна лежачая, другая полулежачая. Платили хорошо — двести долларов и питание. Но одна бабушка такая капризная. Я все старалась с ней пораньше управиться, чтобы сварить и постирать. А она мне: «Что это вы все спешите меня уложить, Татьяна Владимировна? Я никуда не тороплюсь».

— Татьяна Владимировна, а давайте я вас в секретари возьму, — предложил Роман заплетающимся языком. — Стаж будет идти… Жить будете у меня… А хотите, и в секретари и в жены?

Саша поперхнулась дымом. Она знала, что уже два раза Роман брал себе в жены малознакомых дам в пьяном виде. По полному чину, со штампом в паспорте.

— Ты лучше закусывай, — сказала она совсем по-бабьи и тут же пожалела, уж очень это на ревность смахивает. Только еще этого не хватало — к проститутке ревновать!

А Таня сосредоточилась на предложении Романа, увела взгляд вверх, что-то прикидывая.

— Сейчас я не могу, — замедленно сказала она. — Пока Леночка не поступит…

— Как-кая ты, Таня, красивая, — не совсем то выговорил не совсем трезвый Роман, и даже слеза навернулась у него на глаз.

— Очки надень! — бросила Саша.

— На, Жирный. — Синяк протянул Роману свои очки. — Она в очках еще даже лучше.

Роман нацепил очки, придвинулся к Тане, впервые разглядел ее возраст, но не разочаровался, а наоборот, растрогался. Даже еле заметный шрамик над бровью его умилил. И крестик не раздражал.

По реакции мужиков Саша вдруг поняла, что проигрывает. Опасная Танина бесхитростность их завораживала. И самое страшное — нравится Синяку, а это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Надо срочно менять тактику. Хватит ее подкапывать, давать ей возможность быть наивной провинциалкой.

— Таня, а как у вас в городе жизнь? — спросила Саша.

— Плохо. Воду отключили, с реки в ведрах таскаем. У нас хорошо только бандитам и туристам. Коммунисты у власти. Они еще хуже евреев.

Роман даже малость отрезвел.

— А что вам, Танечка, евреи сделали? Нормальные ребята, только вида не показывают, — усмехнулся он.

— А Израиль — обалдеть, — вмешался Синяк. — Мы с Жирным в том году были у сына его…

— Так вы еврей? — растерялась Таня.

— Да что вы, Танечка, — вступился за друга Синяк. — Это он просто оброс, у него куделя в пейсы заворачиваются, если его обрить налысо — он на татарина похож пожилого.

— А вы в Мертвом море купались? — заинтересовалась Таня, забыв про евреев. — Там грязь полезная на дне.

— Там нырять без толку за грязью, — сообщил Синяк. — Живая соль, и нет никого, ни рыбы, ни растений…

— Ни эллина, ни иудея, — заплетающимся языком добавил Роман.

— А евреев, Танечка, я тоже не жалую, кстати, — завел Синяк любимую свою застольную тему. Без малого сорок лет подначивал он Романа по национальному вопросу. — Чего хорошего они сделали? На скрипках играть?.. Так это и у нас в саду Баумана слепые пилили, причем бесплатно. Приходи — слушай.

— Ну, чего ты несешь, морда твоя тюремная? — с любовью произнес Роман, пересаживаясь поближе к Тане. — Тань, он в тюрьме провел детство, отрочество и юность…

— Согласен, — подтвердил Синяк, благодушный оттого, что разговор нормализовался. — Было дело. Семь лет в неволе. А Жирный меня подогревал. Пришлет открытку: «Тебе скоро двадцать пять лет. Ты должен стать умным». Я открыточку раздеру — там четвертак. Хотя Жирный сам бедный был — ходил в тещиных трусах на босу ногу. — И пихнул Романа. — Болтай дальше, Жирный, гони пургу, развлекай дам.

— Тебя кто от сифилиса лечил? — задушевно поинтересовался Роман и сам ответил: — Наш добрый доктор Вассерман…