Записки гробокопателя

Саша слегка подалась в сторону от Синяка. Сифилис был чем-то новеньким в их репертуаре.

Синяк заржал.

— Да врет он все, не журись, — он притянул Сашу на место.

Саша тем не менее вырвалась, пепел, отросший на сигарете, накренился, готовый рухнуть на скатерть.

Синяк пододвинул к ней пепельницу:

— Сбрызни.

— …а подохнешь, — благодушествовал Рома, наливая себе виски, — под чью музыку тебя понесут? Под нашу, под Мендельсона…

— Гляди, Жирный, напьешься, секс с Таней не найдешь. Кстати, упреждаю, если я раньше тебя кони брошу, меня только в бледном гробу хоронить, а то засунете в красный… коммунячий.

А Саша тем временем лениво — просто чтобы не отстать от разговора — доила память. Вроде Мендельсон не погребальное?.. Вроде он свадебное писал?.. Что у нее самой-то на свадьбах звучало? На первой свадьбе, во Владимире, магнитофон сломался, только отцова гармонь осталась. Кричали «горько». Абд эль Джафар не целовался — им не положено, — прикрывал лицо белой арафаткой.

А с Биллом?.. В Кувейте? Какая там свадьба? Там шампанского днем с огнем не сыскать…

На Синяке запищал пейджер.

«На права ты сдал. Гуд найт. Иван». — Прочитал вслух Синяк и поднял свой персональный стопарь с гравировкой «Вовка Синяк», застолбленный еще со школы. — Все! Еду в Германию. Кто со мной?! Александра?!

Саша решительно встала, раздраженная, что не разобралась с Мендельсоном.

— Александра едет домой, — и улыбнулась Тане. — Приятных сновидений.

7

Можайский творог скрипел на зубах, как свежевымытые волосы. Роман высыпал его в миску для приблудных кошек, оставленных на зиму летними садоводами. Вернулся в дом, заправил пишущую машинку и затарахтел… Но выходило блекло. Посмотрел в холодильнике, где привык держать ленты про запас. Нету. В Москве есть, а здесь хрен ночевал. Видит Бог, хотел писать гневное обличение Сикина, заклеймить, пригвоздить, забить. Даже название придумал — цитату из Окуджавы: «Чтоб не пропасть поодиночке…» Начало такое:

«Чтоб не пропасть поодиночке, необходимо поставить перед Международным Исполкомом КСП вопрос, могут ли в руководстве Российского Клуба Свободных Писателей находиться вчерашние стукачи?..» Стоп! Блеклая лента, блеклый текст… Одно к одному — в общем, ногти на ногах закорючиваются — верный признак пошлятины. Читать эту мякину никто не станет. Какое уж тут обличение?..

Роман взглянул в окно. Соседка, Анна Васильевна, потомственная дворничиха, в спортивном костюме, в бигудях под косынкой, похожая на старого маленького спортсмена, облокотясь на прожилину забора, недовольно наблюдала за двумя тощими странно одетыми мужиками, вяло ковырявшими запущенный огород Романа.

Роман закрыл машинку футляром, задвинул ее под стол и вышел на крыльцо.

— Приветствую, Анна Васильевна. Горный воздух — мечта туберкулезника.

— Привет, Ромочка, привет, — невесело отозвалась дворничиха и для разгона пожаловалась: — Корявая стала — с ног валюсь. Напала на лекарства — вроде полегче. Еще беда: приехала с Москвы — на постели черноплодка. Откуда, думаю? Попробовала: крысиное кало. Стало быть, крысы.

— А у меня кран водопроводный похитили, — пожаловался ответно Роман.

— Твои и свинтили, — кивнула соседка на чудных мужиков. Роман пропустил ее заведомый навет мимо ушей.

— Какие виды на урожай, Анна Васильевна? Поливать яблони ввиду зимы или как?

— Какой полив?.. Ты все равно не будешь. А во-вторых, три дождя весной в мае — и по нашему региону воды не надо…

«Регион». Лихо. А все — телевизор.

— А телевизор работает, Анна Васильевна?

— Цветной привезла. Вчера на ночь хороший фильм передавали, с мучениями. Ты сериал-то не глядишь?

— Ну, почему? — вежливо уклонился Роман. — Порой бывает…

За спиной соседки чернели свежевскопанные, без единого сорняка угодья. Грядки плотно обжимали со всех сторон крепкий домик. Заросший бурьяном участок Романа норовил по весне распространить сорняки на ее территорию, что соседка тяжело переживала — отдать ей должное, молча.

Чтоб конфликтовать минимально, Роман и привлек для окультуривания своей земли рабсилу. Мужики на его крохотной неплодоносившей латифундии были психбольные из ближайшего рабочего поселка, где с приходом демократии распустили дурдом, вернее, перевели его на самоокупаемость. Проще говоря, пациентов почти перестали кормить. Небуйные отощавшие дурдомовцы с утра до вечера слонялись по окрестностям в поисках пропитания.

Весной, когда оттаяли овраги, они было обосновались на общетоварищеской помойке в песчаном карьере, где для проживания вырыли себе норы меж корней вязов, удерживающих склоны. Но вскоре «сикилетов», как их называла Анна Васильевна, поперли оттуда здравомыслящие и предприимчивые бомжи.

Роман привадил двух психов; приодел их в списанную израильскую форму, которую приволок его сын Димка из пустыни Негев во время прохождения воинской службы в танковом полку каптером.

Психи были счастливы; главным образом радовались они бездонным накладным карманам на штанах, куда складывали заработанное подаяние.