Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического

Физика, как наука, тогда в России практически не существовала. Она являлась предметом преподавания, и были даже хорошие преподаватели. Пятитомный учебник Хвольсона (будущего Героя труда) переводили на европейские языки (кроме английского) и по нему учился Энрико Ферми. Известным в Европе физиком, измерившим давление света, был только П.Н. Лебедев. Умов и Эйхенвальд имели неплохие результаты, но посвятили себя преподаванию, как и практически все остальные профессора, занимавшиеся исследованиями или повторением зарубежных опытов только во время написания магистерских и докторских диссертаций.

В 1911 году из Московского университете ушли, вслед за Лебедевым, все физики; они вынуждены были искать места в частных заведениях (университете Шанявского или лабораториях).

Знак Героя Труда Хвольсона

В Петербурге физика была задавлена еще раньше. Когда Иоффе изложил профессору университета и директору физического института при нем И.И. Боргману планы своих работ, относящихся к исследованию электрических свойств кристаллов, тот, убедившись, что такие работы нигде не проводились и не проводятся, воскликнул: «Что за самомнение у Вас, молодой человек! Нам нечего пытаться искать новое: было бы уже очень хорошо, если бы мы могли воспроизвести в нашей стране измерения, сделанные за границей!».

Хвольсон приветствовал «замечательную» традицию воспроизводства лучших заграничных работ, а на вопрос Иоффе – не лучше ли решать новые задачи, возразил, что для этого нужно быть Дж. Дж. Томсоном или Э. Резерфордом, а уж нам как-нибудь нужно разобраться, чего же они сделали. Не было притока свежих сил в университет, что могло бы изменить ситуацию.

Виной тому – блестящая петербургская математическая школа. Террор математиков по отношению к физикам начался после того, как физик И.И. Боргман подарил академику А.А. Маркову (цепи Маркова) свою книгу по электродинамике. Марков обнаружил в ней большое количество ляпсусов и ошибок и произнес: «Нужно научить физиков ценить и знать математику». После этого ни один физик в течение 25 лет (!) не смог сдать обязательный магистерский экзамен по математике. Математики объясняли свою требовательность тем, что их предмет един: не существует какой-то особенной математики для физиков и математики для математиков. Больше других свирепствовал А.Н. Коркин[17], не понимавший, что наносит вред университетской физике, да и математике. Только после сдачи магистерских экзаменов можно было защищать диссертацию и иметь право на преподавание в университете. Некоторым очень способным математикам также не удавалось пройти этот барьер, так как круг вопросов не был ограничен какой-то программой. Пауль Эренфест описал порядки, принятые на экзаменах и вред, который они приносят русской науке – он даже расплакался после доклада. А ведь он сдал этот экзамен одним из первых, когда многие известные впоследствии ученые его провалили[18], а другие даже не пробовали его сдавать. Положение изменилось (и то не сразу) после смерти Коркина в 1908 году. Инициативу проявили физики при поддержке математика В.А. Стеклова.

Доктор физики Пауль Эренфест, несмотря на сдачу экзамена, магистерскую так и не защитил. На что они жили в Петербурге с женой Татьяной Афанасьевой, математиком, и дочкой – Татьяной-штрих, неизвестно. В 1911-м году удалось устроить годичный цикл лекций Эренфеста в Политехническом. Несмотря на большой успех лекций больше ему их читать не предлагали. Но дом Эренфестов был открытым и не реже чем раз в две недели у них устраивался семинар по теоретической физике. Его участниками были Д.С. Рождественский, А.Ф. Иоффе, Д.А. Рожанский, математики С.Н. Бернштейн и А.А. Фридман, университетские выпускники и студенты-физики В.Р. Бурсиан, Ю.А. Крутков и В.К. Фредерикс. Последние трое и стали через несколько лет первыми физиками-теоретиками в России. Эренфест привез современную физику в Петербург и стал патриархом теоретической физики России.

Поль Эренфест (сидит слева) и участники его семинара: Рождественский, Вейнхардт (сидят), Бурсиан, Иоффе и Крутков стоят.

Иоффе каждый год продолжал ездить к Рентгену, обсуждать выполненные за зиму эксперименты. Рентген с интересом следил за успехами своего ученика. Летом 1910 года он неоднократно говорил Иоффе, что тот обязательно должен сдать магистерский экзамен и защитить диссертацию. Он даже запрашивал Хвольсона о нем. Хвольсон ответил, что у Иоффе слишком мало честолюбия, что инициатива должна исходить от него и если Иоффе хочет пойти дальше, он должен сдать магистерский экзамен.