Записки империалиста (СИ)

Сначала по ним дали залп из винтовок, потом начали лупить из револьверов. Я тоже рванул вперёд и начал стрелять, даже вроде попал. В ходе этого более половины атакующих полегло сразу. Остальных опрокинули встречным ударом. Уже через пару минут осталось стоять в окружении наших солдат четверо французов, и тот самый храбрый офицер. Ещё мгновение и их тела должны были принять в себя русские штыки. Ну, тут в их судьбы вмешался случай в моем лице. Я выйдя в месту событий, заорал: «Стоять!!! Не убивать!!! Этот мой!!!», указывая на офицера.

Он посмотрев вокруг себя, и увидев только русских солдат, сказал своим: «Аbandonnez et vivez, vous ^etes toujours des h'eros!!!» (Сдайтесь и живите, вы все равно герои). После того, как французов скрутили, мои бойцы встали в круг в два ряда, лицом во вне и внутрь его. Я снял кобуру с револьвером, тесак, и вышел, где стоял француз. Он ощутимо уступал мне в росте, но, несмотря на его потрепанный вид, изорванный мундир и брюки в нескольких местах, отсутствие фуражки, было видно, что он не стар и хорошо сложен. Федот, Георгий, офицеры моей охраны создали ещё один круг и держали наготове винтовки и револьверы. Я увидел как француз видя это в ответ ухмыльнулся. Выйдя в круг я встал спиной к восходящему солнцу, мой противник вынужден был встать к нему лицом, и приняв боевую стойку, я ему сказал: «Commencons, mon ami!» (Начинайте, мой друг). И он начал бой.

Я на автомате отбивая его выпады, даже сначала растерялся. Уж больно умело и свирепо он атаковал. «Не куя себе!!!», бабахнула у меня мысль, когда я получил сильный удар штыком в живот. Неслабые лёгкие моих бойцов выдохнули: «А-а-о!!! Краем глаза я видел, как мои телохранителя были уже готовы пристрелить отчаянного француза.

После пропущенного удара у меня в башке, что-то быстрее мгновения перезагрузилось, и меня охватила какая-то холодная, спокойная ярость, и я окончательно захотел убить этого человека. В ответ на пропущенный удар я толи рассмеялся, толи взревел, и парировав его очередной удар, сам начал атаковать, заставляя его отступать, и в одном из выпадов всадил ему штык глубоко в бедро, и как меня учили, повернул винтовку вокруг оси. Француз дико закричал, и припал на землю. Мои болельщики-фанаты, радостно выдали: «А-а-а, го-л!!!» И вот тут меня окончательно охватил древний инстинкт. «УБИТЬ!!!», — сиреной выло у меня в голове. Он, заставил меня занести винтовку уже для последнего, смертельного удара, я хотел ударить в глаз, и реализовать своё неуправляемое мною желание. Но, и у моего противника проснулся другой не менее могучий инстинкт и желание, — ЖИТЬ!!! И движимый этим, он нашёл в себе силы выставить руку навстречу своей смерти. Мой штык с хрустом пробил ему ладонь, брызнула кровь. Но, удар он отвёл, и обессиленный стоял на коленях на земле и смотрел мне в лицо, подняв левую руку вверх, и что-то пытаясь сказать мне.

От этого меня накрыло ещё больше, и следующим ударом я хотел ударить его в горло, чтоб уже наверняка. Шаг вперёд, выверенное часами тренировок движение для нанесения последнего удара, глаза француза, его уже опущенные руки, ходящий вверх вниз кадык, мысль в голове «убить», штык, и его движение к горлу.

Я отлично помню этот момент, я оскалился, слышал свой рык или урчание, у меня даже слюна начала выделятся. Потом, то с сожалением и неприязнью, то с удовольствием, в зависимости от настроения, я вспоминал этот сильный момент своей жизни.

И вдруг мой штык, чуть-чуть не дойдя до свой цели, начал уходить в сторону. Я его обратно, к французу, но, не вышло. Поднял глаза и понял, почему так. Это мой Федот… отвёл несущий смерть удар. И вот тут я вновь испытал это, как когда-то ещё в той жизни… вспышку гнева. От неё я реально ослеп на пару секунд.

— Ты!!!???», — заорал я в ярости, глядя на него.

— Ты!!!???

— Убью, сука!!! — дико орал я на него. И даже перенаправил на него свой штык, на котором была ещё свежая кровь француза.

Он в ответ стоял, опустив руки, и говорил мне:

— Ты победил, государь. Не убивай. Не бери грех на душу.

— Не надо. Он сдался. Ты не такой, — спокойно говорил Федот, и смотрел мне в глаза.

Наверно в это момент он просил у Бога, за француза, себя и за меня. Я смотрел на свой штык, опущенные руки Федота, его спокойные глаза, до меня стали доходить его слова. Разум начал вытеснять, могучие желания и инстинкты. В меня начал возвращаться человек. Почти. Я с рыком, будучи ещё бешенстве, но, уже контролируемым, врезал французу коленом в лицо. Он упал. Винтовку я отдал Георгию. И потребовал себя коньяка. И немного дрожащими руками взял серебряную походную рюмку, кусок осетрины, и раз за разом влил в себя сразу четушку коньяка. Махнул рукой, что оставили меня, сел на какой-то ящик, и стал приходить в себя. Вскоре меня начало отпускать окончательно.

Федота я на следующий день, когда поток дел немного ослаб, незаметно подозвал к себе.

— Скажи, мне ты, готов был умереть от моих рук, прося за этого француза? — спросил я его.