— Да, государь. Ты победил, он сдался, зачем тебе лишний грех брать? — глядя на меня, спокойно ответил он мне.
— А если б я тебя убил в гневе? — вновь спросил я.
— Господь бы простил тебя, государь. А я бы грехи свои искупил своей смертью во благо другого человека, — ответил он мне.
Я окуевший от такого хода его мысли, взял его за плечи, и сказал ему:
— Спасибо тебе Федот. Отвёл, спас ты меня от греха.
— Я тебе благодарен за это. Буду помнить, — произнес я, и это было искренне.
Глаза у этого матерого воина, заблестели, он набрал в грудь воздуха, и хотел, мне, что-то сказать. Но, наверно от избытка чувств не смог. Я в ответ немного стиснул его плечи, и сказал: «Иди».
Позже мне собрали информацию о Федоте более подробно. Так вот в сражение при Темешваре, в запале боя он перебил несколько венгров, которые уже, по сути, сдались в плен. Вот и тяготило его это. Ну, что ж француз ему теперь зачтется. Да, и отведение меня от убийства беззащитного тоже пойдёт ему в копилку.
К шести утра с десантом у Керчи было покончено. Остались отдельные отряды англо-шотландцев и французов, которые сделали баррикады из телег, пушек, тюков, мешков и даже тел своих убитых товарищей. Они были окружены, но, на предложение сдаться, делать этого пока не хотели.
Я верхом с охраной и штабом двигался по полю сражения к этим островкам сопротивления. Сопротивления по сути моей воли. Ведь именно это событие произошло уже благодаря моему вмешательству. А они этому продолжали противодействовать, хотя было ясно, что в этой истории сражение за Керчь Россия выиграла. А они упёрлись, и не хотели покориться новому повороту событий, которые произошли уже из-за моих действий.
Поле сражения. Я его видел и раньше… на картинах, и конечно в фильмах. Теперь же имел возможность увидеть всё сам, без подхода художников, режиссуры и операторской работы.
Восходящие светило всё больше и больше освещало место битвы. Повозки, пушки, в разных положениях, мешки, тюки, ящики. Что-то ещё взрывается, горит, дымиться. Картина гигантского хаоса, разгрома, будто здесь прошла толпа пьяных Кинг-Конгов или Полифемов. И везде лежали убитые, раненые. Застреленные, заколотые, зарубленные, разорванные ядрами и бомбами, посеченные осколками, затоптанные ногами людей и коней. Всё это были люди. Теперь уже люди. До этого они были врагом.
Отрубленные пальцы, кисти, руки по локоть, плечо, попадались распластанные тела, и отсеченные головы. Оточенные до уровня бритвы, саперные тесаки в руках гвардейцев и гренадеров, это страшно. Но, ещё страшнее это палаши, сабли, шашки, кирасир, улан, гусар и казаков. Там где прошла конница вообще была сплошная расчленёнка.
Картинка это картинка, пусть даже и качественная 3D. Но, сейчас было не кино. Это была реальность. Поэтому поле битвы имело запах, точнее запахи. Порох, дым, земля, кровь, внутренности людей и лошадей, всё это смешалось в разных пропорциях, и вдыхалось и ощущалось мною. Наши кони с непривычки начали дуреть от всего этого. Вот он истинный запах победы. Ведь для кого это победа, а для кого-то смерть, страдания. У меня были позывы тошноты, но, глубокие частые вдохи, и такие моменты, что в той жизни я крови не боялся ни своей, ни чужой, колол и разделывал хрюшек, даже ради интереса пил их свежую кровь, головы курицам рубил для супа. Видел агонию и смерть на расстоянии вытянутой руки не только поросят, но, и людей упавших с пятого этажа. Да и, фильмы где людям отрубают головы, брызжет кровь, и тому подобное, тоже дали определённую закалку. И всё-же увиденное было конечно в новинку. Но, держался я так сказать молодцом. И даже заметил одобрительно-уважительные взгляды своей охраны и бывалых офицеров штаба. А вот штабная молодежь, проблевалась не слабо, попав в реальные реальности войны. Единичные фотографы, и их помощники, художники, журналисты тоже были вынуждены были освободить свои желудки. Их приводили в чувство просто… коньяком или водкой. Кому-то совсем стало плохо, и ими занялись бывшие при мне медики.
Профессиональных фотографов было целых… три. ТРИ, твою мать!!! На всю Россию! Сергей Львович Левицкий, Андрей Иванович Деньер и Александр Федорович Александровский. Их, то есть фотографов я распорядился найти, и обязать ехать со мной в Крым. Так же со мной прибыли ещё несколько художников и журналистов из ведущих русских газет и журналов. Надо переходить в наступление и в информационной войне.
За фамилию Александровский, я зацепился сразу. «Уж, не родитель ли это русской торпеды? Она же лучше была Уайтхеда», — подумал я, услышав я эту фамилию, когда мне представляли уже будущих фоторепортёров, фотохронистов Крымской войны в этой реальности. Его я взял, конечно, на заметку себе. И кстати это он среди бойцов информационного фронта не блевал. Почему? Иван Федорович Александровский до Крымской принял участие в Кавказской войне, в должности армейского художника. Наверно, видел подобное, может только в меньших масштабах.