Записки империалиста

Граф Пётр Андре́евич Клейнми́хель с раздражением бросил на стол свежую газету. Прочитанная им новость в передовице ему очень не понравилась. Больше чем те, которые сообщали о новых арестах лиц, уличенных в казнокрадстве и злоупотреблениях. Коррупции, как всё чаще писали в газетах. И он вдруг почувствовал, что, в глубине сознания, бессознательно шевельнулось это чувство, практически забытое им в последние годы… страх. Он сел и стал размышлять. «Десять человек сразу. В том числе генералов. Через три месяца после получения власти. Переплюнул отца. Да, и не только его. Эти комиссии, комитеты, жандармы. Как заводные ищут, роят, вынюхивают, арестовывают. Приговоры военно-полевые суды выносят, как говорят в России, как пирожки пекут. И какие приговоры! Лишают дворянства, наград. Причём и совершеннолетних детей осуждённых. Меньше пяти лет каторги не дают, в солдаты отправляют. И в добавок к этому возмещение ущерба и конфискация! Такого от цесаревича никто не ожидал. И главное он понимает, что ему сейчас можно так делать. Его за эти аресты и приговоры полюбили. А после победы под Керчью, он теперь в России больше чем царь. Он для многих стал и впрямь помазанником Божьим. Хорошо это или плохо пока неизвестно». Невесело усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился принести себе чая. Попивая отличный чай, доставленный из Англии он продолжил прокручивать сложившуюся ситуацию. «Александр резво взял. И он, судя по его действиям неуправляем. А где он остановиться? А если «Die katze lässt das mausen nicht(Кошки не останавливаются перед мышами)»? Ведь зная Александра, ему наверняка нравиться быть, — «Der Hecht im karpfenteich sein (Быть щукой в ​​пруду с карпами)». Под Меньшикова, Чернышева уже капают. Это мне сообщили точно. И некоторых людей, имеющих отношение ко мне, коснулись вскользь. Случайность? Или пробуют и против меня? Мельников наверняка, в стороне не остался. Он сейчас в фаворе. Вывели за штат ведомства и дали полномочия и средств как у меня. Нет! Александр, не посмеет!!! Генерал Затлер хоть и был далеко не последним чином в армии, но, МНЕ, всё же не ровня. А Меньшиков сам виноват, надо было лучше воевать. А я слишком много знаю секретов императора Николая. Но, текущие дела привести в порядок. Как говориться: «Береженого, Бог, бережёт». Довольный собой, уже уверено вновь усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился срочно вызвать к себе своих помощников по своему ведомству. А был он немного не мало главноуправляющим путями сообщений и публичными зданиями. Очень немаленькая должность для огромной России, с её бедами.

Новость о казни в Бахчисарае шла по России как цунами, стремительно и по нарастающей. Нельзя было сказать, что она была людям не по душе. Она очень многим нравилась. Как не странно и кощунственно бы звучало, но, смерть казнённых давало простым людям… надежду. Да, да надежду. Надежду на СПРАВЕДЛИВОСТЬ. «Да воздастся каждому по делам его», эту цитату из Библии много раз слышали все. От высокородных князей, до самих темных крестьян, которое до сих пор веруют в Бога, через причудливое сочетание православия, язычества и местных поверий. И вот теперь, когда Россия всколыхнулась о небывалой новости об этом выражении вновь вспомнили все.

— Тихон, слыхал новость?

— Каку сосед?

— Да, ты што не знаешь!

— Нет? В поместья, что случилось?

— Какой там. Хенералов казнили!!!

— Да, ну!!! За, что?

— Как за что? За, то, что супротив государя пошли. И воровали окаянные, без совести. Будто креста на них не было.

— Заступился значит, царь за простой народ.

— Да. Сподобил, Господь, царя на благое дело.

— Может после войны легче жить станет?

— Дай, Бог.

— Да. И пусть пошлёт государю здоровья и сил.

— Ну бывай, Тихон. Пойду куме новость расскажу.

— Куме, говоришь? Пока Никодим в поместье уехал?

— Ты, зря, то не болтай! Я просто новость рассказать.

— Поэтому рубаху чистую одел и бороду расчесал?

— Да, ну тебя. Всё, будь здоров.

От новости о казни больших чинов в головах, душах подданных Российской империи, у многих появилась, возродилась вера, надежда на справедливость, в других боязнь и страх, у кого растерянность, а у некоторых злоба и ненависть. И надежда у них всех была разная. Одни верили, что это только начало, другие, что отгремит война и на этом всё закончиться. Каждый надеялся и верил в своё. В то, что было ему ближе и нужней.

Оме́р Лютфи́-паша́, думал, и при это поймал себя на мысли, что опять это делает на своём родном, сербском языке. Ведь он был сербом, Михаилом Латасом. Хотя это было так давно, что он уже и начинал забывать об этом. Но, иногда, когда, погружался в глубокие раздумья, его родной язык напоминал ему, кто он был по рождению.

Из-за отца, проворовавшегося на службе, он был вынужден был вынужден эмигрировать из Австрийской империи в Боснию, в город Гламоч, откуда он вскоре переехал в Баня-Луку, в поисках заработка на жизнь.