Читаем Записки иноагента полностью

Ещё вчера (ну, позавчера) автомобили радовали разнообразием форм. Марки были узнаваемы, создатели за это боролись — «Вольво» угадаешь за версту по прямоугольному обрубленному заду, «Мерседес» — по решётке и вертикальным фарам (это называлось «удивлённые глаза»), БМВ — по обводам. Сегодня силуэты всех машин примерно одинаковы — как будто их скопом зализала какая-то вселенская корова. Коля Фоменко меня уверял, что это теперь такие международные требования к аэродинамике. Ой, не знаю. Сумел же «Геленваген» остаться самим собой. На мордах почти всех моделей застыло хищное выражение, так или иначе срисованное со шлема Дарта Вейдера. Это тоже требования аэродинамики? Или совершенно мне непонятная тенденция к унификации? Может быть, мы чего-то не знаем? Или они сами чего-то не видят?

<p>11</p>

А ещё его бесил запах. Запах собственного тела. Мы все чувствуем свой запах и как правило нас самих он не раздражает. Запах был еле уловим, и никто другой его заметить не мог, но он стал другим — он изменился, и он был нехорош. А с обонянием у него всегда дело обстояло отлично и за последние годы это свойство, похоже, только обострилось. Запах приходил ночью и никуда от него было не деться. Душ спасал на полчаса.

Появились и другие новые особенности — например, возросла неуклюжесть, движения стали менее точными и замедлились. Он и раньше-то, надо сказать, не являл из себя эталон изящества. Ему, правда, казалось, что с этими возникшими трудностями он как-то справляется. Если постоянно о них помнить. Ну, просто как будто не торопится никуда человек. Но постоянно помнить не получалось, и конечно ни черта он не справлялся.

Интересно, что все подобные перемены наступали не постепенно, а вполне шагообразно — вчера ещё нет, а сегодня уже есть. Утром у тебя зуб не болел, а сейчас — пожалуйста, болит.

Сон ночами то и дело куда-то уходил, он лежал в темноте и думал о природе человеческих ощущений. Вот, например, «у меня болит» — это что такое? Что такое «болит»? Когда, скажем, чешется, это понятно: хочется почесать. А «болит»? Как объяснить это другими словами? Выходило, что никак, великий и могучий был бессилен. Но если это просто сигнал, идущий от точки на теле в нашу голову, значит, точка — передатчик, а голова — приёмник? А значит, приёмник можно просто выключить? Анальгетики же как-то гасят волну? Или глушат? Он читал про людей, которые научились эту боль отключать без всяких анальгетиков. Где они нашли выключатель?

<p>12</p>

Вязкий, постоянно возвращающийся сон. Всякий раз он, уходя, оставляет ни на что не похожее горькое чувство — оно мимолётное и описанию не поддаётся. Город, похожий на Москву, но место не узнаваемо, отдалённо напоминает бульвар, поднимающийся от Трубной площади к Мясницкой, только самого бульвара нет, просто улица, идущая вверх, старые дома, редкие прохожие. Оттепель посреди зимы — серый день, низкие набухшие облака, иногда моросит еле заметный дождь. Грязные, обглоданные сыростью сугробы, под ногами лужи. Как правило, что-то не в порядке с обувью, или она вообще отсутствует, и я в одних носках. Всегда в этом сне я уже потерял некий важный предмет — или сумку, или телефон, или оставил где-то гитару — в троллейбусе? Из-за всего этого я безнадёжно опоздал, чаще всего на концерт, и вообще непонятно, где я нахожусь. Но самое сильное в этом наваждении — не то, что я сорвал концерт или кого-то подвёл, нет — это запах мокрого полуоттаявшего города — запах сырой одежды, выхлопа машин, смешанного с изморосью, собачьих какашек на сером льду у входа в подворотню, и лёд вокруг них подтаял кружочком, и ещё много чего. Именно этот запах оставляет то самое горькое чувство, исчезающее через пару минут после пробуждения.

Думаете, это такой ностальгический эмигрантский сон? Ребята, я вижу его лет сорок.

<p>13</p>

А вот прямо вдогонку. Сегодняшний.

Обычная моя погода — оттепель посреди зимы, тающие сугробы, лужи, слякоть. Только теперь тёмный вечер. У меня новая квартира. В Москве, на Профсоюзной. Я еду туда, похоже, впервые — по навигатору. Огромный двор за оградой, как у Белого дома. Ничего себе. Ворота, тем не менее, надо открывать вручную. Ладно. Двор старый, непонятной геометрии, ни одного горящего окна, ни одного фонаря. Темно.

Сама квартира как-то выпала из повествования, этот эпизод почти целиком вырезали. Помню, там был Кутиков — заехал посмотреть. Маленькая симпатичная квартирка на первом этаже. Уже обжитая, с мебелью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное