Записки истребителя

Впереди показалась излучина скованного льдом Дона, Она была подобна белой ленте, которую окаймляла темная канва прибрежных кустарников. И почти одновременно немного западнее, чуть выше горизонта, появилось девять темных точек: фашистские истребители. Они шли на небольшой высоте двумя ярусами.

Наши самолеты, покрашенные белой краской, были заметны на фоне голубого неба. "Начинается", - подумал я.

Но противник не заметил нашу группу: вероятно, мешали лучи солнца. Немцы продолжали полет на пересекающихся курсах.

Вот и цель - огромная колонна пехоты, автомашин, повозок. Несколько секунд - и штурмовики пройдутся по ней. Решаю подняться до верхнего яруса истребителей противника, чтобы лишить его преимущества в высоте.

Ведущий штурмовик ринулся в пикирование, за ним последовали остальные. Но и "мессершмитты" уже заметили их и пошли в атаку. Тройкой против девятки мы приняли лобовой удар, выпустив длинные заградительные очереди. Противник был отвлечен от атаки по нашим "илам". По принятым боевым порядкам немцев можно было понять, что они решили сначала вести бой с истребителями и, разделавшись с ними, ударить по штурмовикам. На каждого из нас бросилось по три "мессера".

Тем временем штурмовики сделали один заход, другой, третий. Основательно потрепав колонну, они стали строиться в змейку, чтобы при отходе на свою территорию увеличить обороноспособность от нападения вражеских истребителей.

Два "мессершмитта" решили атаковать замыкающего "ильюшина". Я переложил свой самолет в левый крен и с разворота ввел в крутое пикирование. Машина стремительно набирала скорость, стрелка подходила к красной черте. Вдруг резкий металлический удар по крылу, и, помимо моей воли, самолет вошел в правое вращение. Замечаю, что на правой плоскости зияет пробоина от зенитного снаряда, та самая пробоина, что была получена еще в осенних вылетах на Острогожск.

Дюралевая заплата, прикрывавшая эту пробоину, не выдержала напора сильного встречного потока воздуха.

Инстинктивно даю рули на вывод. Виток, другой и, чуть-чуть не коснувшись земли, вывожу почти неуправляемую машину. "Эх, дорогой слесарь, вспоминаю я мастера-усача, - в чем-то ты не доглядел". В таком положении от одной короткой очереди врага самолет превратится в факел. К счастью, "мессершмитты", совершив последнюю атаку, повернули на запад.

Впереди меня планировал подбитый "ильюшин". Вся группа уходила, прикрытая истребителем Соколова.

А где же Лавинский? Он исчез в первые же секунды боя.

Иду на посадку с ходу. Самолет, качнувшись на правое крыло, уверенно бежит по укатанной дорожке.

Сели все, за исключением Лавинского.

- Как ты думаешь, - спросил меня Гудим, - ничего не могло случиться с мотором?

Мне показалось, что он переживает за происшедшее с моей машиной и хочет рассеять кажущееся ему недоверие летчиков.

- А ты что, Борис Петрович, не доверяешь своим механикам? - спрашиваю его в вою очередь.

- Я-то доверяю, но видишь, что получилось с твоей машиной. Выходит, человек выдержал, а машина, подготовленная нашими руками, не выдержала. Механику твоему от меня достанется, запомнит он сегодняшнее число.

- Подожди, Борис, ты не прав. В том, что оторвалась заплата, виноват тот, кто принимал работу от слесаря. А это значит - ты. Никогда не ругай человека, если он сам глубоко переживает происшедшее. Ты думаешь, Васильеву сейчас легко видеть машину в таком состоянии? И потом - если бы я не превысил скорости, машина бы выдержала. А за самолет Лавинского не бойся, я убежден, что он был исправен.

Утром от наземных войск пришли документы и описание воздушного боя Лавинского. Пехотинцы писали: "Солдаты и командиры с волнением наблюдали за воздушным боем одного советского истребителя с парой фашистских. Бой перешел на малую высоту, и солдаты открыли огонь из пехотного оружия по воздушному противнику. Казалось, положение советского летчика улучшилось, но тут подошли еще два "мессершмитта". Длинные очереди авиационных пушек одна за другой накрывали истребитель, и, перевернувшись, самолет врезался в землю".

Так погиб Лавинский. Он с первой же секунды боя оторвался от группы. Растерялся? Не выдержали нервы? Очевидно, и то и другое. Но, оставшись один, он сам лишил себя поддержки товарищей.

На этом печальном случае мы учили молодых летчиков всегда помнить закон войскового братства: сам погибай, а товарища выручай. Вместе - мы сжатый кулак, который может крепко стукнуть врага, а поодиночке пальцы, которые легче отрубить.

НАД БУТУРЛИНОВКОЙ

К половине декабря вражеская авиация перенесла часть своих усилий на наши железные дороги, чтобы воспрепятствовать подходу резервов. Особенно активничала она на направлении среднего течения Дона, где советские войска развивали новую наступательную операцию.

Мы перебазировались в Бутурлиновку. Летали много, но боев не завязывали, и не по своей вине. Фашисты избегали открытого боя. Их истребители в основном действовали методом "охоты", а бомбардировщики, за видя нас еще издали, уходили на свою территорию.