Записки из арабской тюрьмы

Наверно, у всех арабов есть какая-то генетическая предрасположенность к языкам. Иначе чем объяснить их знание двух и более языков?

Я старался найти себе какое-нибудь дело, чтоб хоть на время отвлечься от грустных мыслей. Когда шел в новую тюрьму на занятия, то часто по пути встречал моршеда, и каждый раз я напоминал ему, что жду свидания со следователем. И каждый раз он мне отвечал, что вот-вот меня отвезут к нему. Однажды я не выдержал и заявил, если до первого февраля не отвезут на допрос, то начну новую голодовку!

Две с лишним недели я провел в седьмой камере, но ни разу еще не выходил на прогулку. 15 января решил, что достаточно окреп и пора выходить в «люди».

Первая прогулка на новом месте мне хорошо врезалась в память, что и дату запомнил.

Летом, после памятной драки малолеток, я не знал, куда подевали смутьянов. На самом деле мне было наплевать, что с ними стало, просто их рожи перестали мелькать во время прогулок, и я забыл об ж существовании. А как оказалось, их всех раскидали по другим камерам на «перевоспитание».

Большая часть, около 20 человек, юных подонков попала в первую. Там их немного «причесали», но еще не до конца. «Детство» у них в одном месте пока «играло».

Дворик был идентичен тому, что приходилось наблюдать и раньше, только народу побольше. Но из-за проклятых малолеток нельзя было спокойно ни стоять, ни ходить. Они все время были в движении, создавая из своих тел некое подобие броуновского. Не стояли на месте, все время бегали, толкали друг друга, щипали. Им было весело!

Вот вышел первый раз на новом месте на прогулку, а тут с ходу какой-то мелкий недоносок меня, пробегая, плечом задел, да все бы ничего, но в этом месте ребра сломанные еще побаливали. Сделал ему замечание, а он нет, чтоб извиниться, так развернулся, сделал страшную физиономию и на меня попер как танк. Честно говоря, немного расслабился в «семерке», там контингент другой совсем сидел, все вопросы без мордобоя старались решать. Рано расслабился! Тюрьма не дом отдыха!

Идет этот чижик, мимической мускулатурой играет, маски ужасные из своего лица лепит, думает, испугаюсь и убегу. Не на того напал, парниша! Встретил его прямым правым, он на пятую точку и приземлился. Глазенками завращал, заорал благим матом, типа наших бьют.

А так получилось, что в этом углу одни малолетки находились, из уголовников с понятиями почти никого. Вот эта орава и рванула на меня. Но когда двадцать человек хотят одного побить, то всегда плохо получается, тут главное на ногах устоять. Упадешь — затопчут! А так они друг другу мешают, толкаются только, а по-хорошему «зацепить» не могут. Я по мордасам, сколько сумел, врезал, кровь потекла — значит удачно!

Вывернулся, крайнего дохляка в живот ударил ногой, убогий скрючился, я его за волосы схватил, башку на себя наклонил и к горлу бритву приставил. Хотел давеча выкинуть ее, думал, не пригодится, да видно поторопился.

Стоять, ору, козлы! Будете дергаться — горло ему перережу! Толпа малолеток как вкопанная замерла в метре от меня, глаза из злых в растерянные превращаются, пацанчик, которого я в заложники взял, обоссался со страху.

Все быстро произошло, от того момента, как я во дворик погулять вышел и до взятия заложника, наверно, меньше двух минут прошло. Не зря в свое время месяц почти тренировался, учился бритву из под лейкопластыря на животе молниеносно извлекать. Не прошли даром уроки, сослужили службу.

После того как мне ребра сломали, для себя решил, что больше долго драться не буду, просто физически не смогу. Ослаб очень в тюрьме, тем более девятидневную голодовку недавно перенес. Вон с десяток ударов сделал, и «сдох» сразу, стою, отдышаться не могу, легкие аж наружу выворачиваются, свистит все. Какой из меня боец сейчас? Вот и решил недавно, если кипиш какой, то либо бритвой резать, либо заложников брать. Тут выбирать не приходится.

Пока я обсосанного паренька грозился — «тау избах гуа киф-кифь алюшь» (сейчас прирежу его точно барана!), остальные зэки подбежали к нам, стукачи в этот момент метнулись за полицаями. У меня было минут пять. Начались переговоры.

Эссамир Баби прибыл раньше надзирателей, быстро «застроил» малолеток, что-то стал объяснять им, жестикулируя руками и выпучивая глаза. Я слов не разбирал, они вылетали из его глотки, как из пулемета. Только все эти засранцы как-то обмякли, скукожились, потупили взгляд и отошли от меня. Прибежал и их пахан со товарищи и стали раздавать малолеткам тумаки.

Эссамир подошел ко мне и мягко попросил отпустить заложника, объяснив, что меня больше никто здесь не тронет. Я поверил ему, убрал от горла сопляка лезвие и пинком направил к своим.

Прибежали полицаи с дубинами во главе с моршедом, начался шум, гам, малолеток поставили на колени и стали охаживать знакомыми белого цвета «приборами», видно, стукачи уже ввели в курс дела, кто начал, и что произошло.

Эссамир шепнул мне:

— Руси, тебя бить не будут, но бритву придется отдать.

— Как это отдать? — возмутился я. — У меня больше нет!

— Не дури, отдай!

— Нет, скажу, что потерял.