Читаем Записки из бункера полностью

Лиза, она была такой красивой, не по-девчачьи умной и строгой. Но строгость это для посторонних, а на самом деле моя сестренка имела доброе сердце. Она была как роза, тонкая, нежная, ранимая и поэтому с шипами, для защиты.

– Больше не могу… – захрипел мой пленник, заставив меня очнуться и на минуту остановиться.

Я крепко прижимал осколок к его шее, хоть и погряз в воспоминания. Лаборант от бессилия висел на моих руках, тщетно пытаясь отодвинуть их давление на свою гортань, и плохо держался на ногах. Одноэтажное здание, откуда мы бежали, почти скрылось на горизонте, но мне хотелось удалиться от него как можно дальше. Я грубо дернул пленника, отчего тот взвыл, вытягивая шею, и мы снова побежали.

Находясь в камере, было невозможно понять, какое сейчас время года, оказалось, снова осень. Промозглый ветер пронизывал до костей, ведь на мне были только штаны и ботинки. Сначала я грелся от тепла медика, которого прижимал к себе спиной, но скоро он тоже начал трястись, охлаждая своей одеждой.

Я бежал, если это можно было так назвать, постоянно оглядываясь в страхе погони. Раненная осколком ступня ныла и дергала, чавкая в ботинке, вероятно, от крови. Перед глазами плыл однообразный пейзаж выгоревшей степи, голова страшно болела и кружилась, а ноги сводила судорога. Что за состояние посетило меня? Мне холодно, больно и тоскливо. Но это не должно меня останавливать, нужно идти вперед, куда угодно, а там позвать на помощь.

Мой пленник начал спотыкаться, запинаясь носками обуви, а затем и вовсе остановился и стал каким-то тяжелым, оседая вниз. Под тяжестью его веса мои руки стали распрямляться, и через минуту безвольное тело сползло к моим ногам. Я заглянул в лицо мужчины в белом халате и понял, что тот потерял сознание. Наверно от кровопотери, ведь все это время отверстие на его шее, оставленное осколком, понемногу выпускало кровь.

Опустив пленника на спину, я стоял и смотрел на его лицо, думая, не обманывает ли он меня. Но такие обильные потеки крови до самой обуви не оставили бы шанса. Подержав запястье лаборанта, я понял, что нам с ним уже не по пути и отправился дальше один.

Заунывный свист ветра в ушах доводил до тошноты. Я шел, еле передвигая ноги. Было больно и очень холодно. Корка засохшей крови моего бывшего пленника неприятно стягивала кожу на руках, челюсти сводило, а зубы разболелись от постоянного клацания. Меня тошнило. Просто выворачивало изнутри. Несколько раз приходилось останавливаться и пробовать вызвать рвоту, но почему-то не получалось и от этого становилось еще муторнее.

Когда же я куда-нибудь приду… У меня не осталось сил. Совсем не осталось. Казалось, тело мое окоченело, и я уже не чувствую, согнута ли моя рука или же опущена. Противная тахикардия доводила до одышки и заставляла останавливаться, хватая ртом холодный воздух, а затем снова отправляться в путь, оглядываясь, чтобы исключить погоню.

Пасмурное низкое небо стало еще темнее, заморосил мелкий дождь. Капли стекали по моей трясущейся спине, превращая путешествие в еще одну пытку. Тогда я подумал, это хорошо, что не зима, иначе мой путь в таком виде был бы недолог.

Идти по трассе было опасно, вдруг люди дяди Вени следуют за мной, но передвигаться одному по бескрайней степи очень тяжело. Какую же дорогу выбрать…

Вдруг моя нога запнулась, и тело полетело вперед, как в замедленной съемке. Я упал, больно ударившись о камни ребрами и подбородком. Моросивший дождь смывал кровяную корку с рук, обжигая спину холодными струйками. Попытавшись подняться, я понял, что потерял силы и не могу больше идти. Но останавливаться нельзя. Нужно быть сильнее, только не хандрить.

Только не хандрить… Эту фразу мы использовали с Лизой. А теперь ее нет рядом, моей сестренки нет. Такого не было с тех детских времен, когда мелкую белобрысую девчушку с нахмуренными бровями привезли в детский дом. Мы сразу с ней сошлись. Только я и она. Нас никто не понимал, и нам никто не был нужен. Мы были маленькой планетой, и мы всегда были вместе. Всегда. А теперь я один, лежу лицом вниз, прямо в мокрую грязь и содрогаюсь от холода.

Лиза… Почему ты оставила меня? Почему сдалась? Как плохо… Как плохо и больно в груди, словно металлические тиски сжимают сердце. Лиза… Лиза…

Я уснул? Почему не помню последние минуты? Где лаборант? Где мой пленник? Где я?

Ах да, все вспомнил. Нужно скорее идти дальше. Скорее. Быть может, вот-вот издалека появятся люди с ружьями и дубинками, они убьют меня. Убьют.

Попытавшись подняться еще раз, я понял, что идти совершенно не могу. И тогда я пополз. Цепляясь за высохшие пучки травы, чтобы подтянуть себя до следующего пучка. Хоть кто-нибудь! Люди! Хоть кто-нибудь! Помогите! Помогите…

Мне очень плохо. Наверное, я умираю. Тело с трудом подчиняется мне. Лиза, тебе было так же плохо? Надеюсь, нет. Пусть будет все быстро. Лиза…

Я плакал. Воя и скребя желтую траву сорванными ногтями. Я не хотел умирать. Я хотел жить. Но совсем не мог больше двинуться с места.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза