Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Бытовые подробности соседствуют с педантичным и порой весьма пространным изложением злободневных тогда «вопросов» (и здесь, кстати, настоящая россыпь неожиданных, тех самых, мало кому или вовсе никому сегодня неизвестных, исторических «изюминок», которые нередко лучше многостраничных исследований помогают понять, как, кем, почему так, а не иначе решались тогда важнейшие для России вопросы).

Рассказы о личных переживаниях и тревогах автора перемежаются с весьма обстоятельными и совсем не казёнными «родословными» политических карьер тех, кто вершил судьбы России, кто оказывал существенное воздействие на формирование её внутриполитического и международного курса.

Точные и профессионально безукоризненные отчёты о переговорах, заседаниях, дискуссиях «в верхах» правительства или российского МИД чередуются с описаниями споров тогдашних политиков, высокопоставленных чиновников или «просто» интеллигентных людей о судьбах России.

И буквально не счесть красочных, чётких, остроумных зарисовок с натуры, умело, уверенной рукой набросанных портретов случайных попутчиков, сослуживцев, литераторов, чиновников, политиков — хорошо известных и позабытых уже современников автора.

Однако же такое смешение жанров, тем, стилей отнюдь не приводит к хаосу. Всё единят, сопрягают, стягивают в цельную картину российской жизни тех лет трезвый и неравнодушный взгляд автора, его размышления и оценки, само его постоянное «присутствие» в «Записках». История предстаёт в них в живых лицах и характерах, в радостях и огорчениях повседневности наших не таких уж и далёких предшественников, в волновавших и забавлявших их фактах, анекдотах и слухах, в их надеждах, заблуждениях, иллюзиях.

В «Записках» Г.Н. Михайловского живые люди, живая жизнь, ещё живое, кажется, едва только успевшее остановиться время. Быть может, именно поэтому они чем-то напоминают ещё один возвращённый из небытия роман «из русской жизни», герой которого — российский интеллигент в предреволюцинные и революционные годы.

Странностей, когда они входят в привычку, а тем паче становятся вровень с национальной традицией, не замечаешь. Мы, например, давно сжились с тем, что собственное наше прошлое (Отечества — почти всегда, семейное — отнюдь не редко) открывается нам, а говоря прямее, всего лишь приоткрывается, мало того что по прошествии нескольких десятилетий, но и непременно после крутых перемен в судьбе страны.

Вступление на престол каждого Романова не только порождало надежды и иллюзии, но и позволяло критически подступиться к делам, мыслям, характеру его усопшего или убитого предшественника. Это, как правило, очень и очень устраивало нового самодержца, создавая своего рода контрастный фон для неизменно обещавшихся реформ, послаблений, переустройств. Однако и общество, по крайней мере образованная его часть, в накладе не оставалось. Ибо тотчас же появлялась возможность хоть краешком глаза заглянуть в архивы, опубликовать что-нибудь из запрещавшихся прежними властями сочинений — политических, философских, художественных. О советском периоде нашей истории и упоминать нечего. Так что борьба с «белыми пятнами» у нас, кажется, в крови.

За последние полтораста лет Россия пережила уже не одну оттепель, за которой обычно следовали заморозки, застой, судорожные и кровавые потрясения. Но общество, по заведённому порядку, получало право поразмышлять обо всём этом постфактум.

«Затирание белых пятен» — процесс необходимый, но мучительно трудный и — вот парадокс! — в немалой степени бесполезный. Нам приходится без конца догонять самих себя, и эта гонка настолько захватывает, горы «вдруг дозволенного» так ошеломляют, обескураживают, придавливают, что нередко сам этот процесс ускоренного, лихорадочного освоения и присвоения собственного прошлого поглощает без остатка: он становится чуть ли не самоцелью. Не хватает ни времени, ни сил осмыслить, понять, прочувствовать судьбы людей, для которых наше прошлое было их настоящим. Но какие же тогда уроки из случившегося с ними можно извлечь?

Все это вещи достаточно хорошо — до банальности хорошо! — известные, писаные и переписанные. Но они настойчиво напоминают о себе всякий раз, когда наталкиваешься на незаурядное, талантливое свидетельство о минувшем, которое без толку провалялось в архивах более полувека, как это было в случае с «Записками» Г.Н. Михайловского. Этой книге и цены не было бы, увидь она свет вовремя, сразу же после написания. Цены ей, думается, нет и сейчас, но то уже другая цена — цена, которую приходится платить далёким потомкам автора за то, что «Записки» эти не попали в руки и не пригодились нашим предшественникам, а стало быть, и не были переданы по наследству нам как ими осмысленный и чему-то научивший их опыт.

Нам остаётся лишь поспешно заполнять пробелы в собственном историческом и нравственном воспитании, уповая на то, что если и не мы сами, то наши дети и внуки извлекут урок для себя и страны из ошибок, заблуждений и надежд наших предшественников.