Записки из Книги Лиц

Черным семенем сыпет в кармашек на юбке старик на углу — неблагообразен,
Неважно одет. Может быть, ждет старик лишь односторонних оказий,
Чтоб напомнить тому, кого нет, о себе, горемычном, лишенном дезодоранта и мыла.
Несуществующий адресат, наверное, бросит в корзину очередной и постылый
Клочок с лицемерной, несмелой мольбой, до поры обращая свой взгляд
На межстрочия млечные тропы, таящие только надежду,
Что нарядные, но и непрочные, черного цвета одежды,
Или что там еще предлагает конфессиональный обряд,
Пока не нужны. Адресат ненавидит обычную почту, предпочитая Net,
Иллюзорную сеть иллюзорных богов и богинь, зависающих в чате,
Но старик так отстал, но старик так устал, и времени нет
У него. А время так просто купить и надеть, словно платье.
И компьютера сонного звездное небо дробя
(Разделенные точками недорогие игры в тебя:
Три раза по два обращенья к тебе, смерть, и com),
Эмбрионы подсолнуха съешь. А заплачешь по ком?

Измерения

Облака: вновь белые, легкие, недосягаемые; провода над улицей провисли под тяжестью вчерашних туч.

Водопадом

Листва словно спускается с неба сияющим водопадом, но все же тщетны попытки солнца скрыть роль ботаники в создании нежного трепета. Скромная опора дендро-шоу, по недоразумению ставшая жаргонным омонимом пистолета, из последних сил держит фокус под прицелом хилого объектива «мобильной» фотокамеры.

А пыль, грязь и арматура — остались у меня за спиной.

Судьба иронии, или почти сорок

Капли падают на паркет. Вчера состоялась. Деревянная спинка проглядывает из — под красно-бело-синей махровой чересполосицы. Пар подымается над пустым стаканом. Новая партия вагонов метро.

Желто-зеленая занавеска скрывает хмурое утро. Запотевшее зеркало с трудом повторяет кусочек экрана и ключи от машины на полке.

Лужица на кафеле. Участников из семнадцати стран. Сине-белая махровая куча полностью закрыла красный пластмассовый круг. Мокрая пола свисает углом. Пар подымается над полупустой чашкой. Скоро выйдет на линии. Рассеянным пальцем оставлена надпись на оконном стекле. Чехол от зонта.

Тридцать девять метров и сорок два сантиметра, разделяя по вертикали сухой мрамор и мокрый асфальт, гасят грохот вагонных колес и шуршание шин.

Автопортрет

А если ты скажешь, что ты не я,
Что времени слишком много прошло,
Тебе возражу: мы — одна колея.
И когда-то прогромыхал эшелон
От тебя и ко мне, полный трудных слов.
Шесть вагонов немецких на электричестве
Пересекали пространство персидских ковров,
Шесть важнейших богов твоего язычества.
Я уехал давно. Ты остался играть,
В темной комнате полузаметным призраком.
Я скучал, и роман я решил написать
О тебе, о себе, о паровозной искорке

Авторские экземпляры

Сто девяносто глянцевых прямоугольников смотрят в потолок одинаковым взглядом одинаковых черных глаз, сплошь покрывая толстый ковер. Строй паркетин, косящих в разные стороны, заходит под ровный бумажный край, в равнодушной темноте продолжая свой марш.

Мозаика на полу постепенно теряет свою однородность, проявляя все больше различий в улыбках и взглядах.

Ковер смеется двумя сотнями смехов, разрываясь на две сотни частей; сеть трещин бежит по скрытому зеркалу потолка.