Женский персонаж в мужском тексте пассивен. Это не субъект, а объект. В принципе, мужчина-автор смотрит на женщину-персонажа глазами пользователя. Такова же, собственно, вся мужская любовная лирика, в которой воспеваются те части тела женщины и те ее качества, которые могут использоваться мужчиной (в первую очередь, конечно, автором) в своих целях.
Некрасов хоть жалел баб, низкий ему за это поклон. Тургенев не без ужаса показывал, что современный ему интеллигент настолько слаб, что даже воспользоваться женщиной не в состоянии. Ближе всех, мне кажется, понимал женщин Гончаров. А для Лермонтова они были загадочными существами, которых он даже не пытался понять: в лучшем случае он мог относиться к ним как к мужчинам, то есть задирать их и дразнить.
У Пушкина женщина, если это не объект, которым он желал бы завладеть на время, подается исключительно в социальном аспекте. Главная ценность для нее – семья. За семью женщина у Пушкина стоит горой, дальше семьи она ничего уже не видит. Положительные героини Пушкина сохраняют верность мужу вопреки любви или добираются до императрицы, дабы защитить жениха.
Итак, что мы имеем? Мужчины-писатели женщин не понимают и не стремятся понять. Видят в них только то, что может пригодиться им самим. Предполагают, что главное, о чем мечтает женщина, - это замужество и служение им, мужчинам. В тонкую сложную женскую душу не вникают. Потребители, короче.
Если взять эту утрированную схему за образец, то женщине-писательнице нетрудно создать в своей голове образ мужчины-писателя и творить от его лица. Естественно, механистически воспроизводить такой взгляд на вещи не стоит, но если пишешь от лица мужчины и при этом показываешь героиню, то гляди на нее мужскими глазами. Как? Поколения мужчин-писателей тебе уже показали – как. Героиня призвана оттенять героя, позволить ему выступить эдаким кандибобером, продемонстрировать свои лучшие навыки, умение смешить, сексуальную привлекательность и т.п. Например, ее можно спасти. Или загадочно проскакать под ее окном на черном коне.
Еще один момент, важный при создании «не женского» текста: убирать по возможности прилагательные и наречия, забыть о словах «чувство», «прекрасный», «меня охватило…», «душа», «переполняло» и проч. Прием чисто механистический, но работает.
Если взять противоположность, то есть подчеркнуто женскую прозу, то там все будет ровно наоборот. Тонко чувствующая героиня, каждое душевное движение которой нам известно, будет сильнее, умнее, находчивее этих недогадливых, подчас полезных, но зачастую таких беспомощных мужчин. Это касается не только женских романов, но и фэнтези (может быть, в первую очередь фэнтези). Автор не перестает любоваться героиней. Заодно показывает, как мужики сами собой в штабеля укладываются при виде этой неотразимости! А в сражении героиня круче всех, в магии сильнее всех, она практически непобедима. Одолеть ее, да и то условно, под силу только ЕМУ, и с НИМ у нее возникает «чисто мужское» соперничество. И в конце концов побеждает любовь. Или побеждает героиня, тут уж как автору ближе.
Я признаю, мы, женщины, имеем право на реванш. Если про нас писали глупости столько веков, то и мы можем пописать разные глупости про противоположный пол.
Лично я, как правило, не люблю прозу, в которой главным героем является женщина. Мне такой текст представляется негармоничным. Дело даже не в том, что «надо стремиться найти принца и выйти замуж». И не в том, что женские судьбы более однообразны, более печальны, чем мужские, - и все равно так или иначе замкнуты на мужчинах. Мужчина в жизни женщины играет очень большую роль. И как ни крути, а карьеры у женщины, до двадцатого века, толком нет, приключений у нее тоже нет, «у добродетельной женщины нет биографии», у нее даже ног нет, пока не произошла революция в одежде… Поэтому сюжет номер один в ее жизни – мужчина. А вот у мужчины сюжетов в жизни гораздо больше. И эта ситуация переползла на двадцатый век, а поди сломай стереотипы, которые складывались два тысячелетия!..
(Из отличных романов о женской судьбе навскидку сразу назову «Кристин, дочь Лавранса», «Поющие в терновнике», «Унесенные ветром», «Джен Эйр»…).
Взгляд из гинекея, из женских покоев - он как будто «с левой стороны», не оттуда. Может быть, дело в том, что выбирая главным героем своего повествования женщину, мы начинаем с того, что говорим себе: «А дай-ка я напишу про женщину». А почему я, собственно, хочу писать именно про женщину? Ну, потому что я сама женщина и разбираюсь в женской психологии. Вот мне тридцать лет – и моей героине тридцать лет. Только она может делать все то, чего я не могу:
Где гарантии, что моя героиня получится психологически достоверной? Дело только в том, что я женщина и она женщина? Это не гарантия.