Записки капитана флота

Убедясь в истине приобретенного нами преимущества, какого, сколько мне из путешествий известно, ни один из европейских кораблей еще не имел, я охотно готов был уступить в рассуждении ружей и просил Такатая-Кахи слегка оное право предложить в таком только виде, что без ружей стража не будет воинская и потому несоответствующая носимому мною званию начальника российского императорского корабля. «У нас, – сказал я ему, – ружья имеют право носить одни только военные, подобно как у вас воин носит две сабли, следовательно, наши ружья суть не что иное, как другая ваша сабля». Впрочем, я повторил ему мою просьбу, чтоб он в случае возражения со стороны двух начальников, что это может быть противно законам их земли, оставил дело сие без внимания и ни малейшего не показывал виду, чтобы отказ в ружьях воспрепятствовал мне исполнить мое намерение ехать для свидания на берег, ежели только на все прочее, как он обнадеживал, начальники будут согласны. Такатай-Кахи записал в книжку весь наш разговор об обрядах свидания и отправился на берег.

В следующий день в обыкновенное утреннее время приехал он на шлюп и с веселым видом сказал мне, что два начальника на все согласились, и даже в ружьях. «Сначала, – говорил он, – они немного призадумались, но не сказали мне ни слова. Тогда я взял смелость объяснить им все то, что вы мне говорили о праве ружья в России, и теперь объявляю вам официально, что завтра оба начальника будут ожидать вас на берегу в приготовленном доме для церемониального свидания, где примут письмо иркутского губернатора. В двенадцать часов я по приказанию начальников приеду за вами на парадной губернаторской шлюпке. Но вот еще один пункт обряда не объяснен: неужели вы войдете в сапогах в аудиенц-залу, где постланы будут чистые ковры, на коих сами главные начальники будут сидеть на коленях? Войти в сапогах противно нашим коренным обычаям и почитается величайшею грубостью. Вам должно будет в передней комнате скинуть сапоги и войти в одних чулках». Такое неожиданное, странное для европейцев требование привело меня в некоторое замешательство, ибо я при условии об обрядах не почитал нужным выставить, что мы будем в сапогах. Японцы же, как это у них дело обыкновенной, простой даже учтивости, как я после узнал от господина Головнина, также не считали нужным объясниться. Меня это привело в великое затруднение.

Наконец я сказал Такатаю-Кахи с некоторым движением, что мне ни под каким видом невозможно согласиться на требование предстать в полной форме со шпагою без сапог. «Знаю, – сказал я, – что в вашей земле общая учтивость скидывать при входе в покои, даже самые простые, свою обувь. Но ты, просвещенный человек, из опыта теперь знаешь, что ваши обряды во многом совсем противоположны европейским. Например, у вас все ходят большие и малые без нижнего платья, но в замену такого недостатка для соблюдения благопристойности вы носите платье, похожее на наши халаты, а в таком наряде у нас в Европе сидят только в своих спальнях! Также и в обуви у вас неучтиво войти в покои, а у нас, не говоря о неучтивости, есть самое величайшее бесчестие, гденибудь явиться без обуви, ибо одни только государственные преступники ходят без оной закованные в железах. Как же можно мне, представляющему, как тебе известно, в звании моем особое лицо, приехать к вашим начальникам без обуви?»

Такатай-Кахи не знал, что мне на это отвечать, выразумев, что статья, казавшаяся ему незначащею в обрядах, оказывается важною. Тогда придумал я ему сказать, что готов сделать большое со своей стороны снисхождение, дабы только не разрушить совсем условленного и с обеих сторон желаемаго свидания. «У нас есть обычай, – продолжал я, – когда мы хотим оказать особенное уважение к большему начальнику, то, входя в передние покои, скидываем сапоги, а надеваем известные тебе башмаки». Такатай-Кахи приведен был этим в величайшую радость и сказал: «Этого довольно, обряд учтивоучтивостей без оскорбления с обеих сторон будет сохранен. Башмаки ваши я уподоблю японским получулкам и скажу, что вы согласились скинуть сапоги и войдете в аудиенц-залу в кожаных чулках». После сего поспешил он уехать на берег и, к немалому удивлению, под вечер возвратился известить меня, что начальники весьма довольны сделанным с моей стороны снисхождением в рассуждении обуви, ибо, ежели б я настоятельно желал быть в сапогах, то хотя свидание не отменилось бы, но начальники не могли бы мне сделать желанной учтивости принятием меня сидя на коленях, а по европейскому обычаю также бы сидели на нарочно сделанных стульях, что в Японии почитается величайшим неуважением и даже грубостью.