Записки хирурга военного госпиталя

Одним словом, Жучаев настаивал на общем обезболивании. Разумеется, такого счастья ему никто не позволил бы. Золотое правило: риск анестезии не должен превышать риска операционного вмешательства, как нельзя лучше подходил в данной ситуации. Здоровенный мужичара, сколько же нужно будет ввести ему «яда», чтоб убрать маленькую грыжку? Много. И осложнения наркозные и постнаркозные, к сожалению, существуют. Сошлись на спинальной анестезии. Не вдаваясь в подробности и технические детали, в двух словах можно сказать так – это когда в спину, в позвоночник, делают укол, причем тем же лидокаином, он блокирует спинной мозг на этом уровне, и все, что ниже, теряет чувствительность и способность двигаться. Разумеется, на определенное время.

Не знаю, что лучше: дать себе иголкой ковырять в спине, а потом лежать обездвиженной колодой и в течение суток не вставать с кровати или согласиться на едва заметный укол в проекции операционного разреза, и через два часа после ее окончания можно уже и садиться, и ходить, и есть, и пить. Спинальная анестезия – безусловно метод хорош, но требует строгого, неукоснительного соблюдения ряда правил, как при ее постановке, так и после.

Операция у Жучаева прошла довольно успешно. Разумеется, оказалось не так просто, но все же мне удалось отыскать его махонькую грыжку и сделать так, чтоб она больше не беспокоила своего геройского владельца. Послеоперационный период протекал на удивление гладко. Обычно, когда пациент начинает канючить накануне операции, то что-то дальше с ним обязательно пойдет не так.

Проблемы начались на третий день после операции, когда я мимоходом на очередной перевязке по-дружески сообщил ему, что планирую ближайшую выписку, возможно уже завтра.

– Как? – прямо, как от удара током, весь содрогнулся Жучаев. – Уже на выписку? Я же всего только три дня после операции и пролежал.

– Я – в курсе. А чего вас тут мариновать? Рана – тьфу! тьфу! тьфу! – заживает великолепно! Осложнений никаких нет! Не вижу препятствий для вашего скорейшего перевода на амбулаторное звено.

– Куда переводите? – чуть не плача, еле выдавил из себя мучивший его вопрос ошарашенный необычной новостью грустный прапорщик.

– В поликлинику пойдешь! Там теперь будешь наблюдаться! – весело подмигнул я ему левым глазом.

– А швы? У меня же еще швы не сняты?! – как утопающий хватается за соломинку, так и Жучаев попытался прибегнуть к последнему средству.

– Швы? А что швы? Их и в поликлинике легко снимут! Вы же в Питере живете, поэтому никаких проблем на этот счет нет. Главное – недели четыре не поднимать тяжести. Тяжелей стакана ничего не поднимайте, ха-ха-ха!

– Прапорщика Седова, что еще раньше меня прооперировали, вы почему-то не выписываете. Хотя у него тоже никаких осложнений нет, – хныкающим голосом застонал глазастый прапор, не оценив моего тонкого юмора.

– Вот если бы вы, как прапорщик Седов, служили на отдаленной точке, где на сотни километров вокруг одна непролазная тайга и медведи, я бы вас тоже подзадержал на хирургии. У них там поликлиники не водятся. А вы живете в центре Питера, так что вам, считайте, крупно повезло.

На Жучаева в тот момент стало страшно смотреть. Вот как все-таки простое слово может в одно мгновение изменить и внешний вид, и настроение у до этого абсолютно счастливого человека. Еще пару минут назад на перевязочном столе возлежал улыбающийся, толсторожий и краснощекий, крепко сбитый здоровяк. Теперь же покоилась некая аморфная, зыбкая масса, готовая сию минуту стечь со стола в виде бесформенного желе.

– Ну, что мы так расстроились? Что так надулись-то? Кто это у нас тут лобик наморщил? У кого щечки пухлые затряслись? Кто хочет слезики пустить?

– Доктор, вы издеваетесь? – еле сдерживая себя, чтоб и правда не зареветь, спросил у меня российский прапорщик.

– Издеваюсь, – честно признался я, убрав с лица натянутую улыбку.

– А зачем? Я же вам ничего плохого не сделал.

– Лично мне – нет. Но, когда я вижу, как здоровенный бугай начинает валять ваньку, то у меня всякое сочувствие к нему пропадает.

– Я больной человек. После тяжелой операции. А вы считаете, что я тут перед вами ваньку валяю?

– А то?! Безусловно! Все, слазь со стола, натягивай свои штанишки и топай в палату. Завтра на выписку. Шагом арш отсюда!

Прапор как-то тяжело слез, я бы даже сказал: свалился с перевязочного стола, с трудом дрожащими руками надел задом наперед штанцы и с унылым видом поплелся в палату, поддерживая руками послеоперационную рану в паху. Я тут же забыл о нашем разговоре, закрутившись в вихре текущих дел. А напрасно.

На следующее утро я застал Жучаева в довольно удрученном состоянии. Он распластался по кровати и картинно стонал, держась за рану. На его лбу покоилось смоченное холодной водой полотенце. Взор затуманился, язык еле ворочался, из правой подмышечной впадины демонстративно выпирал кончик ртутного градусника.

– Ой, а что это у нас произошло? – я опустил руку с зажатой в ней выписной справке. – Что тут с нашим Жучаевым случилось?