Записки хищницы 2 (ЛП)

— Восемь — для дюймов. Тридцать восемь — для лет. Два — для оргазмов подряд. Мне продолжать?

— У меня тринадцатый размер обуви, — говорит он мне. — И ты знаешь, что говорят о больших ногах.

— Да, им нужна большая обувь, — фыркаю я.

Он прижимает меня к кровати и утыкается носом в мое ухо.

— Что еще?

— Они означают, что ты очень понимающий.

Он снова хихикает.

— Ложь! — объявляет он. — Это все домыслы. Я ужасно сочувствую и все понимаю.

Я думаю о том, как он обходился с синеволосыми на свадьбе, и позволю себе не согласиться.

— Ты мне нравишься, — резко говорю я ему.

— Ты мне тоже нравишься, — отвечает он, и его слова мягкие, твердые и сексуальные. — Я знал, что так и будет, с того момента, как ты столкнулась со мной в винном погребе, насквозь мокрая и плюющаяся огнем.

— Я не плююсь огнем, — говорю я ему. — Я вдыхаю его.

Он качает головой.

— В любом случае. Я знал, что ты мне понравишься.

— Ты этого не показывал. Зато сказал, что я слишком стара.

Слова на вкус как яд у меня во рту, и он смеется.

— Я должен был как-то привлечь твое внимание.

— Что ж, миссия выполнена.

Мы целуемся некоторое время, затем он просовывает руку мне между ног и доводит меня до исступления.

— Ты ненасытен, — говорю я ему.

— Тебе это нравится, — отвечает он.

Он держит меня там.

Я поднимаю ногу и случайно упираюсь каблуком ему в задницу. Он морщится, но продолжает.

Он использует свои пальцы, чтобы творить волшебство, а затем погружается в меня, даже не спросив «как дела?». Все в порядке. Он знает, что мне это нравится.

Мне нравятся примитивные вещи.

И сексуальные вещи.

Когда мы кончаем, то содрогаемся вместе, лоб в лоб, и почему-то это кажется особенным. И эта особенность заставляет меня бояться.

Как будто в ужасе я замолкаю, напуганная.

Словно я приросла к земле и не могу пошевелиться от страха.

Как будто я не могу дышать от страха.

Вы получаете общую картину.

Поэтому, не говоря больше ни слова, я встаю с кровати, надеваю футболку и направляюсь к своей машине. Это единственная логичная вещь, которую можно сделать, когда человек так напуган. Я заберу свои вещи (и брюки) позже. Прямо сейчас мне нужно бежать. Мне нужно выбраться. Мне нужно вцепиться себе в горло и вырвать трахею, чтобы я могла дышать.

Это нанесло бы ущерб моему статусу нахождения в мире живых, поэтому я соглашаюсь нажать на акселератор.

Я несусь по подъездной дорожке в облаке пыли, когда Сэм выходит из дома, и вижу замешательство на его лице в зеркале заднего вида. У меня щемит сердце, но это тоже плохой знак.

У меня нет сердца. А если я что и чувствую, то это лед.

Я ничего не чувствую.

Это оставляет человека открытым для боли.

Я включаю радио погромче и веду машину, но когда пять минут спустя подъезжаю к перекрестку, то удивляюсь, когда сзади меня с ревом подъезжает грузовик Сэма.

Вокруг него вздымаются облака пыли, и он вылезает из своего грузовика, как ангел мщения. Я карабкаюсь к пассажирской стороне, чтобы выпрыгнуть, но мой высокий каблук зацепляется за тормоз.

Черт возьми.

Я пытаюсь подтянуть колено вверх.

При этом я ударяю себя коленом в щеку.

Сильно.

Я вижу звезды.

Сэм смеется у меня за спиной.

Черт бы его побрал.

Руки хватают меня за лодыжки и тянут назад.

Сэм разворачивает меня, глядя мне в глаза.

— Ты не убежишь, — серьезно говорит он мне. Его большой палец приподнимает мой подбородок так, что я вынуждена смотреть на него. — Во-первых, на тебе нет штанов. Во-вторых, я тебе подхожу, и ты это знаешь.

— Я этого не знаю, — возражаю я. — Ты можешь быть для меня как Эбола. Ты можешь расплавить мои внутренние органы.

Он сбит с толку этим, но качает головой и продолжает.

— Ты не трусиха, — говорит он мне. — А прямо сейчас ведешь себя именно так. Перестань быть трусливым дерьмом, вернись в машину, возвращайся и пообедай со мной.

— Или? — я задираю нос.

— Или ты трусливое куриное дерьмо, — пожимает он плечами.

— Возьми эти слова назад! — шиплю я.

— Нет. Ты должна доказать, что это неправда.

— Не должна.

Но я должна.

Я могу сказать, что должна.

Потому что никто не называет меня куриным дерьмом и не остается после этого в живых.

Я позволяю манипулировать собой.

Но ничего не могу с собой поделать. На кону моя несерьезность.

— Ты монстр, — рычу я, забираясь обратно в машину.

Он смеется.

Его гигантский грузовик следует за мной обратно.

Когда я выползаю, то огрызаюсь на него.

— Только крошечные члены могут быть такими большими засранцами.

Он не в плюсе.

— О, я думаю, что тебе уже все известно о моем мужском достоинстве.

Черт возьми все это.

Как только я делаю шаг внутрь, Сэм прижимает меня к стене и целует, затаив дыхание.

— Ты никогда больше не захочешь уехать от меня, — твердо говорит он мне, его рука между моих ног и обхватывает меня.

Через минуту у меня так перехватывает дыхание, что я не могу спорить.

Мы занимаемся сексом в холле перед дверью, а деревянный пол царапает мне спину. Это не имеет значения. Ничто из этого не имеет значения, кроме умопомрачительного оргазма и чувства близости, окутывающего эту комнату.

— Не расплавляй мои органы, — хнычу я ему, когда мы заканчиваем.