Три, конечно, лучше, но была еще четвертая «голова», Березкин, и он наконец высказал свое мнение.
— По-моему, у нас всего два незавершенных дела, — сказал Березкин. — Сплошная хроноскопия стен и хроноскопия замурованной двери. Что, если не откладывать на завтра? Больше все равно ничего не придумаешь.
После того как Березкин сам же прервал работу, предложение его прозвучало несколько неожиданно. Но я понимал, что наши догадки, к которым Березкин мысленно присоединился, не оставили его равнодушным. Логика была теперь на нашей стороне, узнали о братьях мы почти все, что вообще рассчитывали узнать, и не имело смысла откладывать последние сеансы хроноскопии на следующий день.
Итак, мы вернулись к прерванной работе, и вновь засветился экран хроноскопа.
Сплошное обследование стен не сулило ничего увлекательного. На экране действовал все тот же каменщик, действовал по-прежнему неторопливо, когда укладывал нижние камни, и поспешно, когда укладывал верхние… Короче говоря, мы настроились на долгое и скучное сидение перед хроноскопом.
И мы сидели долго, сидели упорно, и старички краеведы уже стали шептаться о чем-то постороннем, как вдруг в поведении каменщика обнаружилось нечто странное: он стоял и вертел в руках внушительного размера камень.
Реакция Березкина, за секунду до того казавшегося мне сонным, была мгновенной: он выключил хроноскоп.
— Что за черт! — донеслось до меня, когда Березкин уже бежал в подземелье.
Краеведы, на полуслове прервавшие разговор, ничего не понимая, смотрели вслед Березкину, а я стремительно помчался за ним. Я знал, почему Березкин выключил хроноскоп: он хотел выяснить, какую часть стены обследовал «электронный глаз» в тот момент, когда изменилось поведение каменщика.
— Вот, — сказал Березкин, увидев меня, и положил руку на стену чуть ниже следов от вырванных колец. — По-моему, должен быть тайник.
Мне, собственно, пришла в голову та же самая мысль, но произнесенное вслух слово «тайник» произвело на меня почти ошеломляющее впечатление.
— Спокойнее, спокойнее, — сказал Березкин, сказал не мне, потому что я не сделал ни одного движения, а себе, и мягко провел рукою по влажной холодной стене. — Не будем волноваться, и спешить не надо.
Мы не спешили, мы действовали методично, аккуратно, и лишь часа через два нам удалось слегка повернуть камень, за которым оказалось небольшое пустое пространство.
Нужно ли говорить, как взволновала нас находка тайника?
И вот яркий луч фонаря осветил его, и мы увидели пролежавшие там несколько столетий какие-то бурые листы, прижатые плоским камнем…
Я слышал за своей спиной учащенное дыхание краеведов и откуда-то появившегося Локтева, мне самому не терпелось узнать, что это за листы, но я помнил, что они могут рассыпаться от прикосновения, и тогда уже никакой хроноскоп не поможет нам.
Осторожно залив листы скрепляющим составом, который мы всегда возили с собой, я предложил закончить хроноскопию стен: все равно нужно было ждать, пока листы пропитаются и подсохнут.
Только мы с Березкиным продолжали следить за экраном, на котором по-прежнему трудился каменщик. Разговоры вокруг становились все шумней и восторженней, мы невольно прислушивались к ним, но ни меня, ни Березкина они не отвлекали от главного. Как и следовало ожидать, Лука Матвеевич все твердил про «Слово», которое — он не сомневался! — найдено нами. Плахин поддакивал ему, поздравлял, а я думал, что если мы действительно обнаружили «Слово», то вовсе не то, на которое некогда рассчитывал князь, и сам волновался, предчувствуя открытие огромного значения для истории древнерусской литературы.
Хроноскопия стен ничего нового не дала, и тогда Березкин перешел к обследованию замурованной двери. Прежде всего нам хотелось узнать, кто замуровывал ее — тот же каменщик, что строил темницу, или кто-нибудь другой.
И хроноскоп дал ответ: на экране появился тот же самый каменщик.
— Не понимаю, где в это время находился Пересвет, — сказал Березкин. — Если бы каменщик его замуровал, он там и остался бы навсегда. Казнь не могли доверить одному каменщику. Были и палачи, и стражники, и они, конечно, заметили бы, что камера пуста…
— Переходи к общей хроноскопии, — предложил я. — Гадать бесполезно.
Замуровывая дверной проем, каменщик работал иначе, чем при строительстве темницы, — быстро, но как-то небрежно, и я заподозрил, что небрежность его была умышленной: по щелям в камеру еще некоторое время мог поступать воздух…
Моя догадка противоречила уже сложившемуся у нас отношению к каменщику, и я не сразу рискнул высказать ее вслух.
— Видишь ли, тайник — он тоже в пользу каменщика говорит, — ответил мне Березкин, когда я поделился с ним своими соображениями. — Сложнее все, чем мы поначалу решили. Думаю, что нас ждет еще одна неожиданность…
— Без помощи каменщика Владиславу не удалось бы спасти брата? Это ты имеешь в виду?