Читаем Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1 полностью

Раньше Уфа была «местом не столь отдаленным» для политических ссыльных. В Уфу была выслана княжна Долгорукая[139], жена известного революционера Ширяева, погибшего в Петропавловской крепости. Во время ссылки в Уфу в Долгорукую перевлюблялись все местные «радикалы», и местный поэт С.А. Катанский писал в честь нее стихи. Потом Долгорукая была выслана куда-то далеко, в Сибирь. Был сослан сюда также писатель С.Я. Елпатьевский, бывший нашим домашним врачом, экономист Я. Абрамов, А. Якимов, Н. Ремезов, описавший в своей книге «Очерки дикой Башкирии»[140] расхищение башкирских земель. Были потомки поляков, сосланных в Уфу еще при Екатерине II, жили еще потомки ссыльных шведов, как, например, Гопиус. Его сын, мой товарищ по гимназии, деятельный революционер, погиб на воронежском фронте в 1918 г. Были немцы-булочники <Факкерод, Розенман>[141] и наш колбасник Отто Манн. Из среды уфимских помещиков происходили: историк академик Пекарский, писатели М. Авдеев и П.И. Добротворский (народник); в Мензелинском уезде жил исследователь русских песен, выпустивший хороший сборник напевов, Пальчиков[142] Асклипиадот Асклипиадотович[143], которого крестьяне звали сокращенно по-своему: «Пилипилипидотыч».

Среди группы помещиков выделялся заводчик Базилевский, выстроивший деревянный театр и отдавший его городу. В театре шли любительские спектакли, где впервые я смотрел пьесы Островского, «Уриэля Акосту»[144] и наслаждался живыми картинами. Директор Волжско-Камского банка П.И. Колотов был отличным исполнителем-комиком в водевиле «Андрей Степанович Бука»[145], а бывший помещик П.Г. Рязанцев, о котором я скажу ниже, замечательно играл Расплюева. <Базилевскому принадлежало село Табынское в ста верстах от Уфы, где находились богатые серно-соляные источники. Его именья частью перешли к Ляховой, у которой был сыроваренный завод и дочь, всеми называемая “Катенька”. Завод не оправдал себя и прикрылся, а дочь, старая дева, была сердобольной и любила молодежь. Мы бывали у них и с Катенькой ходили по соседним башкирам пить кумыс. Как-то, будучи с нами в гостях у какого-то башкира, Катенька все ласкала его маленького сына и просила отдать ей его на воспитанье. Башкир на эту помещичью прихоть возразил: “Зачим тиби, Катинька, мой малайка (мальчик), твоя посуда есть, струмент найдешь, сама родишь”>[146]. Много появилось мелких помещиков в эпоху расхищения башкирских земель, когда шли за бесценок (с подкупами) отличные черноземные земли, [скупаемые] у опутанных хитроумной системой «наделов» башкир.


Торговля у гостиных рядов в Уфе. Фото 1880-х гг.


Главой помещичье-дворянского класса всегда считался губернатор. Преемником Ушакова был Щербатский; сын его Федор учился в уфимской гимназии, поражая знанием языков, впоследствии он стал профессором санскритского языка Петербургского университета. Затем «либеральный» Щепкин, изумивший чиновников-бюрократов тем, что сделал первый визит к сосланному писателю Елпатьевскому и на вечере в дворянском собрании ходил с ним под руку, любезно беседуя. Потом был военный генерал Норд, при котором губернской Клеопатрой состояла богатая помещица Опочинина, <жившая на Б. Успенской улице, наиболее грязной, где экипажи гибли. В один вечер Норд, возвращаясь от Опочининой, застрял со своей каретой в самой гуще глины и грязи так, что вызывали пожарных “вытаскивать Норда из грязи”. Уфимцам это дало повод шутить и злорадствовать, но улицу так и не исправили>[147].


Троицкая церковь в Уфе. Фото 1910 г.


Губернская иерархия дополнялась высшей духовной властью – архиереем. Сначала был Никанор, любитель и организатор хорошего церковного пенья. Стоя на кафедре в соборе во время службы, он часто вынимал из-за пояса камертон и давал тон певчим. Любил говорить проповеди, красиво рисуясь перед уфимскими барынями, вышивавшими ему пояса. После перевода его в Одессу в Уфу приехал из далекого Якутска Дионисий, угрюмый старик, сокрушавшийся, что излюбленную им езду на собаках пришлось сменить на архиерейский выезд в четыре лошади, гуськом по две, и на карету вместо саней. Благодушный пастырь доверял своему кучеру, когда тот, известный на всю Уфу пьяница, проезжая мимо кабака, останавливал карету и на вопрос архиерея: «Что случилось, зачем остановился?» – отвечал: «Чека[148] выскочила, ваше преосвященство, сейчас починю» – забегал в кабак, быстро подкрепившись, выходил, стучал по колесу и снова торжественно ехал.


Улица старой Уфы. Открытка начала XX в.


Перейти на страницу:

Похожие книги

XX век флота. Трагедия фатальных ошибок
XX век флота. Трагедия фатальных ошибок

Главная книга ведущего историка флота. Самый полемический и парадоксальный взгляд на развитие ВМС в XX веке. Опровержение самых расхожих «военно-морских» мифов – например, знаете ли вы, что вопреки рассказам очевидцев японцы в Цусимском сражении стреляли реже, чем русские, а наибольшие потери британскому флоту во время Фолклендской войны нанесли невзорвавшиеся бомбы и ракеты?Говорят, что генералы «всегда готовятся к прошедшей войне», но адмиралы в этом отношении ничуть не лучше – военно-морская тактика в XX столетии постоянно отставала от научно-технической революции. Хотя флот по праву считается самым высокотехнологичным видом вооруженных сил и развивался гораздо быстрее армии и даже авиации (именно моряки первыми начали использовать такие новинки, как скорострельные орудия, радары, ядерные силовые установки и многое другое), тактические взгляды адмиралов слишком часто оказывались покрыты плесенью, что приводило к трагическим последствиям. Большинство морских сражений XX века при ближайшем рассмотрении предстают трагикомедией вопиющей некомпетентности, непростительных промахов и нелепых просчетов. Но эта книга – больше чем простая «работа над ошибками» и анализ упущенных возможностей. Это не только урок истории, но еще и прогноз на будущее.

Александр Геннадьевич Больных

История / Военное дело, военная техника и вооружение / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное