Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 2

Проведенные пять дней, хотя бы и пятьдесят дней во Флоренции – это только зачаровывающая прогулка <по огромным пространствам неистощимого мирового музея>[237]. Флоренция невелика – от Охотного Ряда до Белорусского вокзала – вот и вся длина или ширина ее. Но сколько на этом небольшом и тесном пространстве вековых сокровищ искусства! Прежде это была столица тосканских герцогов, теперь город в стороне [от] общего потока итальянской жизни. В Милане торгуют, служат бесконечные мессы в Риме, танцуют и поют в Неаполе, а здесь, во Флоренции, спокойно живут большей частью молчаливые коренные итальянцы. Словно все это сторожа старых зданий вечно юного искусства.

Флоренция. Дворик палаццо Подеста. Фото конца XIX в.

Из всех описаний Флоренции на русском языке останутся наиболее краткие, но и самые точные слова В. Розанова в его «Итальянских впечатлениях»: «Ну, так и есть! Цветущая, florens – Флоренция!»[238].

На темном фоне окрестных гор расцвел великолепный купол собора, изумительное творение Бруннелески, мраморный цветок рядом с одиноким стеблем, с кампанилой Джотто над всем городом[239]. <Потому-то и прекрасен купол Бруннелески, что он строил его не с нарочитой целью удивить, а строил только исходя из бьющей через край сочной крови народа. И вышло чудесно! Тут-то, во Флоренции>[240], видя ее дворцы, постигаешь, что архитектура – это, прежде всего, вдохновенное искусство.

За рекой Арно, на фоне большого пышного сада Боболи серая гранитная масса дворца Питти[241], здесь уже почти конец города и начало мощной дворцовой архитектуры.

Только это скорее крепостная постройка, да оно так и было, отсюда смотрел герцог XV века на город и площадь Синьории, где в Палаццо Веккьо[242] совершалось правосудие.

В музыкальной литературе нет лучшей иллюстрации этого замка, древнего и выразительного по монументальной простоте, как небольшая характеристика, данная Мусоргским в его фортепьянных «Картинках с выставки», где архитектор В. Гартман дал серию своих акварелей, в числе их лучшей была изображающая Castello Vecchio[243]. Мусоргский передал в звуках мрачные, старые залы замка, где когда-то раздавалась песнь трубадура. Так и не выходит из памяти эта песнь… И вся Флоренция – это запечатленная мрамором песнь торжествующего зодчества. Глубокое очарование! И вспомнился другой наш музыкальный гений – Глинка, давший нам романс «Бедный певец» с проникновенными словами Жуковского: «Что жизнь, когда в ней нет очарованья?»[244].

Впервые приезжая в Рим, теряешься в обширном океане искусства, но вместе с тем приобретаешь особое чувство осознанной удовлетворенности, ощущая силу и мощь окружающего, и сам как-то становишься крепче и увереннее. Изучать Рим нужно годами и для этого нужно жить в этом удивительном городе. Как малозначаще слово «город» в отношении Рима. Это вековое собрание человеческого гения, ибо только гениальные зодчие, художники могли создать Форум, Пантеон, Колизей, собор Петра. <Насыщенные, глубоко ушедшие в землю, на многие метры, все еще лежат остатки зданий Рима цезарей. Решительно нет никакой надобности сразу охватывать Рим, да это и невозможно! Приезжая в немецкий Ротенбург, к обеду можно зорко охватить и воспринять весь его средневековый, чисто немецкий облик; любой город северной Италии или юга поддается такому зрительному охвату, и целостное получается впечатление>[245].

Здесь достаточно любого угла, чтобы замереть на месте и быть охваченным новым, совершенно неожиданным. Гравюры, фото, описания совершенно не передают сущности Рима, величайшего животворного источника искусства. Архитектору понятен масштаб зданий только здесь. Сравнения излишни, но абсолютное понятие о масштабности можно усвоить только здесь. <Рассуждать, сравнивать не приходится, только смотришь>[246] и наслаждаешься. Ежеминутное ощущение радости жизни даже в дни, когда потоки дождя струями бегут со ступеней Испанской лестницы, прогоняя девочек и мальчишек с их пучками разнообразных цветов.

Миновать Рим нельзя, если вступаешь в Италию, но его нужно осматривать последним, <оставлять последней частью всей поэмы, которая теперь, за давностью лет, может назваться поездкой по былой Италии, той Италии, еще не знающей ужасов войны. Говорят, теперь все изменилось в Италии, и, особенно, в Риме>[247]. Теперь отчасти изменилось архитектурное лицо Рима. Уже и тогда прокладывали новые улицы и застраивали старые кварталы за Тибром новыми доходными домами. <Но вечные красоты остаются за пределами современных условий жизни>[248].