Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 2

Веками разделенные два чуда искусства: Св[ятой] Марк и Паллацо Дожей. Ничем несхожие в своих архитектурных фасадах и интерьерах, а оба родные братья одного народа, его искусства, искреннего и логичного в своем появлении и своем выражении. Розоватая мраморная стена дворца с редкими оконными пролетами воздушна, несмотря на массу ее, подпираемую лесом колонн, приземистых, романских. А внутри нежданное богатство фресок Тьеполо, Тинторетто и Веронезе[203]. Время еще не потушило красочного фейерверка.

Здесь смотришь на искусство иными глазами, словно какой-то сон, дремота наяву. Чувство полного покоя, забвения при полной отрешенности от всех житейских забот в этом городе бесшумных водяных улиц-каналов. Говорливая разноязычная толпа под вечер становится тихой <и задумчивой>[204].

Печать легкой грусти лежит на всей Венеции, словно сладостное воспоминание о прожитой блестящей ее жизни, окончившейся последними карнавалами XVIII в. Теперешняя вся жизнь — это отражение в тусклом зеркале <былого. Группы венецианок с золотистыми тициановскими волосами и черными шалями на плечах толпятся в узкой улочке за собором.

Книги здесь не читаются. Когда ложишься усталый в теплую постель, просмотришь только что купленную «Историю Венеции» Жалиберта (Galibert L. Histoire de la république de Venise. Paris, 1847. — Примеч. ред.). Не хочется брать в руки даже и Бедекера>[205].

Но долго в этих грезах не проживешь.

Произведений искусства здесь так много, нужны месяцы для их обзора, и нельзя же говорить только о дворцах, не коснувшись Карпаччо и Беллини. «Это потом!» — говоришь себе и едешь дальше <в Равенну или Верону. Последнюю проехал мимо, едучи в Венецию из Милана, но тянет в нее, а оттуда через Падую на Болонью в Рим>[206].

Есть две Италии: одна — это подавляющие своим сгущенным богатством большие города, как Милан, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Генуя, а другая Италия — это сердцевина ее народа, ее маленькие городки, где знакомишься с буднями итальянской жизни.

Незначительное расстояние между этими городами Ломбардии соблазнительно. Как же миновать Феррару, Парму, Модену[207] прежде, чем попадешь во Флоренцию? Спишь в вагоне, бегаешь из города в город <не для отыскания в Бедекере жирным шрифтом отмеченных примечательных зданий, а чтобы видеть жизнь города во всем его объеме, с людьми и зданиями. И везде что-то свое, присущее данному местечку.

Венеция. Школа Сан-Марко и госпиталь. Фото конца XIX в.

Венеция. Остров Сан-Джорджо. Фото конца XIX в.

Недостаток времени для детальных осмотров был лишь вторым условием быстрого поглощения пространства и городов Италии, главной же целью всей поездки была потребность вздохнуть другим воздухом, другое солнце ощутить и взором окинуть иную жизнь>[208].

Искусством была пронизана вся тогдашняя Италия. Но попадешь в такой город как Верона, невольно останешься дольше намеченных дней. Настолько богата оригинальной архитектурой и своеобразной жизнью Верона, что и впоследствии, всякий раз едучи в Италию, делаешь крюк для этого города Ромео и Джульетты.

Городской пейзаж Вероны оригинален. Другого [такого] города в северной Италии, как Верона, нет, где бы остатки римских зданий были бы так уместны [рядом] с постройками Ренессанса и так слиты в один целостный конгломерат, <особенно площадь Piazza delle Erbe[209], где под гигантскими зонтиками торговки зеленью и фруктами составили целый городок>[210].

Венеция. Дворец Ка д’Оро. Фото конца XIX в.

И весь город-то невелик, весь со своими окружающими его старыми защитными стенами уложится в пространстве между Пушкинской и Арбатской площадями. Улочки узкие, не шире 4–5 метров, чередуются с редкими, широкими корсо, уже недавно проложенными на окраинах в новой части Вероны.

Сердцевина же города состоит из на редкость запутанной сети улочек-щелей с невысокими домами из камня, крытыми черепицей. Неожиданно вырастает горделивое палаццо[211] или живописная старая церковь, романская, с высокой тонкой кампанилой. В отдаленной части за густым садом на небольшой площади — жемчужина веронская — церковь Св[ятого] Зенона[212], ранняя романская, вся насыщенная наивной пластикой, бесхитростным народным творчеством. Одни входные двери конца XI века — целая поэма, более трогательная по своему творчеству, чем флорентийские двери Гиберти[213], и видишь тонкую родственность с нашими Корсунскими[214] дверьми или дверьми московского Благовещенского собора[215].

Болонья. Палаццо Пубблико. Открытка конца XIX в.