Записки кинорежиссера о многих и немного о себе

Долго-долго я лежал в больнице. Каждый день мне вливали какие-то лекарства. Потом меня отправили в Ольгино, в реабилитационный центр. Мне вставили американскую пластмассу в дырку в черепе. Мы приехали с женой, переночевали там, а утром я встал с лицом в три раза больше, чем у меня на самом деле, глаза ничего не видели.

Галя позвонила доктору Шулеву. Он спрашивает:

— Может, комары покусали?

— Какие там комары…

— Хорошо, я пришлю машину!

Привезли в городскую больницу № 2. Оказалось, что отторжение этой американской пластмассы. И меня прооперировали в очередной раз и опять оставили в больнице. Рана не заживала приблизительно месяц.

Потом меня все-таки выписали, так как мне очень надоело лежать. Выпустили домой, но я ездил на перевязки. А рана все не заживала и гноилась.

Однажды я ехал на дачу мимо больницы, позвонил врачу. Это замечательный врач, тоже нейрохирург, который ассистировал Шулеву — Вадим Наильевич Бикмуллин.

— Вадим, я еду на дачу, по дороге хочу заехать к вам, чтобы вы меня перевязали. А может, вы со мной — на рыбалку?

Я рассчитывал, что он поедет и там еще раз перевяжет.

Я приехал. Он посмотрел, куда-то убежал. Прибежал:

— Евгений Маркович, надо еще раз прооперировать, почистить!

Я был в полуобморочном состоянии. Надо сказать, что когда без сознания привозят и оперируют, то это одно, а когда в сознании, то это другое.

А все это время меня наблюдал мой товарищ врач-кардиолог — Борис Алексеевич Татарский. Он не родственник, не брат, не сват. Просто такое совпадение. Нас познакомил Виктор Анатольевич Сергеев:

— Хочешь, я тебя познакомлю с замечательным кардиологом?

Я как раз мучился с давлением. Борис начал наблюдать меня.

Я ему позвонил:

— Борис Алексеевич, вот так и так…

Он сказал:

— Женя, нужно сделать операцию. Это несложная операция. Почистят. Не дай бог гной пойдет куда-то! Только попроси наркоз через укол, чтобы ты быстрее пришел в себя, доза должна быть небольшая, а то я тебя очень долго выводил из того наркоза!

Я говорю:

— Хорошо! Давайте делайте!

— Полежите здесь в палате.

Меня в палату положили. Там еще два человека. Я прилег. О рыбалке поговорили. Потом прибежали четыре девочки молоденьких в коротеньких халатиках, такие пеструшки с каталкой.

— Вы Татарский?

— Я…

— Раздевайтесь!

— Я вроде и так раздет?

А я сидел в одних трусах. Было лето.

— Раздевайтесь совсем!

Я говорю:

— Девочки, вы что-то путаете, у меня операция предстоит на голове.

— Раздевайтесь совсем!

— Хорошо, отвернитесь!

Я уже был злой как черт. Они отвернулись, я снял трусы, залез под простыню:

— Везите!

И они с гиканьем меня покатили по коридорам в операционную. Такая мрачная черная операционная. Я видел операционные только в кино. Они всегда белые, ярко освещенные. А там было темно, и черные стены. Я потом понял, почему — чтобы не было никаких бликов, отражений. Это для микрохирургии мозга. Я лежу, подходит какой-то высокий человек, похож на мясника, но в белом халате. Говорит:

— Здравствуйте, я ваш анестезиолог.

— Очень хорошо. Я прошу наркоз через укол и доза должна быть такая, чтобы я минут через пятнадцать после операции был в порядке!

— Какой вы строгий!

— Строгий я или не строгий, вы узнаете потом, если я пойму, что вы сделали что-то не так!

— Ну ладно, хватит… Петя, коли!

Я говорю:

— Петя, пошел к черту!

Петя отошел.

— Что это вы так разговариваете?

— Колоть будете тогда, когда придет Шулев!

В это время голос Шулева:

— Евгений Маркович, я иду!

Надо сказать, что мы стали близки с Юрием Алексеевичем.

— Теперь колите!

Юрий Алексеевич Шулев похлопал меня по руке и сказал:

— Сейчас все сделаем быстро и хорошо!

Меня укололи, и я улетел.

Очнулся я в той же палате, из которой меня увозили, и надо мной стоял какой-то врач. Он водил рукой перед моими глазами:

— Как вы?

— Я в порядке!

— Молодец! Сигаретку?

Я говорю:

— С удовольствием!

Он достал из халата сигарету:

— Так, спрячьтесь под одеяло! Откройте балкон! — приказал он «рыбакам».

Снова поводил рукой перед моими глазами и сказал: — Молодец! Все в порядке!

После этой операции лежание продолжалось недолго. Полежал недельку, и рана стала заживать.

Потом раздался звонок, звонит Жигунов:

— Евгений Маркович, вы как?

— Я в порядке!

А я стоял на балконе и курил.

— Алла с Гулей спрашивают, как вы?

Я говорю:

— Все хорошо!

Слышу в трубке:

— Сам он говорит, сам! Он уже разговаривает и даже курит!

Я после болезни доснимал еще одну серию «Арчи». Заканчивал, до того как мы поругались с Жигуновым. Я говорю «поругались», а он оказался человеком доброжелательным. Его раздосадовало, что мне тогда не дали народного…

На Певцова у него был зуб. Однажды на фестивале, который устраивал Жигунов в Архангельске, Певцов получил приз. А на следующий фестиваль Жигунов пригласил его с женой вручать призы другим артистам. Они запросили очень крупную сумму в долларах. Жигунов сильно осерчал на них.

Поэтому он так спросил: «Почему Певцов — народный, а Татарский нет?!»

Я выздоровел, и мы закончили фильм. С той поры я ничего не снимал.

В зале Дома кино отпраздновал 65-летие. Много народу было! Была жена.

Было хорошо!